Испив долю унижения в сборе ягоды, обследовал поляны и понял, что ветер все равно достает в любом углу и покоя не будет. Заметил стародавние следы советского туриста в виде стеклянной бутылки. Пошел обратно на верх, где убедился в приятном проникновении вглубь плоской вершины. Строго говоря, сама вершина находилась метров на 250 к востоку, на самом краю "противня" к тому же в середине края. Зато метров двести по направлению к ней, очень сплюснутая местность была не так сильно подвержена стланиковой заразе, чтобы можно было жаловаться в спортлото, и я, выбравшись на верха, бросил вещички и побрел по окружающий полутундре. Большую часть которой занимал все тот же, неизгладимый стланик, но между ним, тут и там, образовывались поляны, так что, если ходить сильным зигзагом, то вполне можно было обруливать стланиковую гадость и не бурчать на жизнь. 

Я приступил к другому вопросу волновавшему меня не на жизнь. Связь. Включив телефон, увидел натуральную фигу. Не было никакого тебе соединения - ни четыре, ни пять, ни два, ни три Джи. Пустота в эфире завывала волком в моей голове. Вот же Углегорск, а еще ближе Краснополье, до которого было порядка двадцати километров. Разве это расстояние для радиоволны? 

"Не может быть" - бубнил я в уши, забирая все дальше к северу, где и добился искомого. Связь в 2Джи и никакого тебе Интернета. Развалившись на диване бесполезного брусничника, долго и обстоятельно докладывал всем, что я жив, что я на вершине успеха, что виды с горы воздушно-прекрасны. Обо всем переговорил, лишь забыл спросить о погоде, так и уйдя на завтра в неизвестность ее. 

Я сильно посадил батарею и вернувшись к багажу, быстро расправил солнечную "книжку" и установил на зарядку. Сегодня солнца хватало и времени до его захода тоже. Я шел лишь немногим более трех часов, настолько короток был сегодня трудовой подвиг. Никуда с места на сегодня сдвигаться я уже не намеревался. Хотелось видеть вечерний угол падения солнца, когда виды гор становятся особенно чудовищно непередаваемо восхитительны. 

Ветер давал пищу для ума. Он мчался оголтев с моря и лишь отойдя от самого края плато, немного сдал, только немного. Тогда я забрался под стенку стланика, который ставил заслон со стороны неуемного ветра-свистуна и решил, что сгодится. Палатка лишь слегка покачивалась под натужными усилиями воздуходува и я удовлетворился. 

Я на вершине (технически не очень, это вопрос времени), добрался до искомого и это примерно половина пути. За плечами 8 дней пути и десятки километров по тайге. Путь был не отягощен дождями и другими прелестями природных трудностей, а что будет впереди? Оставалось положиться на волю Ямбуя и свою, а там статистическая кривая вывезет на нужные перевалы и тропы. 

Теперь же требовалось насладиться приобретенным сокровищем.

Вместо "север, юг" и прочее, примем часовую систему направления, так что двенадцать часов у нас будет путь, откуда я пришел. С той стороны синели небольшие сопки и белые шары. Помните, когда я блукал по авеню Макарова, указывал на них? Они нависают над Макаровым, как орехи буйвола над поверженным противником. Шары службы ПВО, большие и белые. С этого расстояния, более сорока километров, они едва были заметны. Благодаря им я мог точно и определенно указать точку, откуда пришел, здесь ошибиться было невозможно. Глядя любовно в ту сторону, мысленно быстренько попереживал минувшие дни и перешел на час дня, где уже можно было рассмотреть более крупные и ражые вершины Камышового хребта. К слову, так называется здесь главный хребет, который начинается за сотни полторы километров к югу и идет сколько то дальше на север. Почему Камышевый, если здесь и подавно такого растения нет? Так раньше величали бамбук. Вообще у него было два прозвища - камыш и осока. В прошлом году, когда я непредсказуемо шастал под Спамбергом, то посещал озеро Осочное, и оно было насквозь и безвозвратно зарощено бамбуком, который обзывали в стародавние времена тем, кем я уже называл. Сегодня уже никто не скажет о бамбуке так, уровень просвещения народа неумолимо вырос. 

Смело можно было идентифицировать гору Подсека, чуть выше километра высотой. Известно было, что через нее и проходит та знакомая мне ЛЭП, что поперек Сахалина. До нее исчислялось девять километров и я четче четкого различал опору ЛЭП на самой вершине. За Подсекой маячили тысячники - Грузило, Ключевая и еще одна - Муравьиная; она была ровно тысяча метров и семьдесят сантиметров. Совсем рядом от меня торчала башка горы Хива, тоже высотка за километр. 

Половина второго направления, показывала отдельно стоящую, вне Камышового хребта, горку Краснова, чуть ниже Беловой, а за ней система гор Ичара упирающихся в море Татарского пролива, которую мы с натугом осваивали в начале ноября 2014 года. А если говорить о том, что было под рукой - то здесь стоит упомянуть гору Пионерская (1041), а перед ней грозные скалы ручья Пещерного. Это был поток, в котором я бы оказался, спустись на запад с Беловой. Само название уже наводило на мотив поиска неизвестных мне пещер, а виды, которые приоткрылись за занавеской гор, вызывали зависть, ужас, восторг и удивление. Никогда не слышал о местных красотах, а они были. Смотрящие на меня склоны были настолько круты, насколько бывают стены крепости. Знаете, есть такие стенки, они не совсем прямые, а как бы с наклоном, который увеличивается у земли. Это были именно они. Крутые, но не на 90 градусов, хотя сравнимы. Вода сделала подобия русел ручьев в них и при этом совсем уж нагло обнажила скальные выходы. Я плевался, что солнце было с запада и на требуемые мне виды падала глубокая тень, не давая в полной мере выловить полноценный по красоте вид. Невооруженным объективом глазом, я замечательно их наблюдал и сотрясался от их наружности, в страхе и восхищении, которые они заслуживали.

Почти на три часа торчали грибами домики Краснополья, до него значилось 21 км. Это тоже памятные места, в начале девяностых, еще при царе Горбачеве, мы выкапывали закопанную, не нами, картошку. Наши отряды растянулись проживая и работая от Медвежки до самого Углегорска. При СССР Углегорская долина была картофельной житницей Сахалина и немного Магадана.

На полчетвертого, в тридцати км, виднелась столица местного ханства - Углегорск, на четыре его сателлит - Шахтерск в тридцати пяти. Я еще не знал, что Шахтерск будет моим ангелом кормителем и возителем, все это будет потом.

На шесть часов вновь заявил о себе Камышовый хребет и его ключ-гора Заветная. Она не могла побить Беловую по высоте, ибо все места были уже заранее расписаны, но вполне симпатично занимало место в цепочке. В той же стороне, прямо под моим носом, видно было второе плато Беловой, только с понижением занимаемой должности. На ее поверхности были как и чистые участки, обычно с камнями, так и буйство растительности. Я мысленно поцеловал звезду, что туда идти не придется. 

На половине седьмого начинался Западно-Лисичянский хребет. Этот был мелкий подхребетник Камышевого, он как бы расходился с ним в точке, что к северу от Беловой и шел немного параллельно Камышу, понемногу удаляясь, а затем резко уходил на восток. Лисичянский делал свое скоромное дело в строительстве столь протяженной реки, как Макаровка. Если бы он не отсекал скатывающиеся с Камышевого ручьи, то они бы по классике уходили на восток и образовалась бы могучая кучка отдельных, независимых и гордых, хоть и мелких, речушек. Западно-Лисичянский же, поставив стену на востоке, заставил их силой объединиться и этим представить собой грозную и могущественную реку имени адмирала Макарова, текущую почти на юг, едва ли не параллельно Камышевой хребтине.

К семи часам видно было долину реки Аральская. Она принадлежала к бассейну Углегорской долины, умудрившись пробить свой мятежный путь между Беловой и Заветной, последнюю и видно было на шесть часов. Мне предстоит спуститься сначала в один приток Аральской, а потом перейти на другой, который и есть уже Аральская. Если пойти не вверх, а вниз по ней, то уже через полдня я буду в Краснополье, но не буду, потому что мне не туда. 

Мне нужно будет идти на семь часов. В конце Аральской, где-то на предпоследнем ручье, предстоит подняться на удивительное создание - Тунгусское плато. Я еще не ведал, что оно такое трепещуще нестандартное, хоть и догадывался, поэтому и принял решение усложнить пути-дороги. Пойди я до конца Аральской, я бы легко перемахнул на другую сторону, тамошний перевал прост, потому что низок и зарос темнохвойным сообществом, а значит нет сложно преодолимой растительности. Я выбрал другое, Тунгусское плато. Если внимательно глянуть, то это полуовальное образование семи километров в длину и два с половиной - три км в ширину. Совсем чуть-чуть его можно сравнить почему-то с Колизеем и по форме и по внутренности. Стены - это высшие точки, а потом все ниспадает вниз, к центру, но очень мягко и постепенно и лишь вытекающая Тунгусска из плато ломает всю идиллию линий. Стены практически симметричны по высоте всей окружности, за 900 метров, совсем немного выбивается высшая точка этой единой, овальной стены - гора Угорь (1034). Как невооруженно видно, "Колизей" не намного ниже Беловой, поэтому мне придется повторно совершить подвиг горновосходителя, поднимаясь с 500 метров до 900 плюс. Меня увлекли туда снимки с космоса, на них значилось совершенно странное поведение реки Тунгусски. Вместо воды, ее распирали большие и, наверное, каменистые куски русла, причем длинные и широкие. Так как спутниковые карты не передают объема, то я сомневался, а не близкие ли это крутые утесные берега? Но такие длинные? А даже если и они, то это должно быть феноменально красиво, хоть и с возможностью непрохода. Ладно, сунемся и глянем, что это за явление. 

Тут же, за Тунгусским плато - "Колизеем", находился в плаще невидимке перевал Никольского, у которого притаилось озеро приличной длины, исходя из чего я наметил его посещение. Для этого уйду по Тунгусске до момента схождения с таинственной дорогой. Она давно уже связывает два берега, с запада на восток, с Углегорска до Поронайска (точней с Краснополья до Гастелло). И все бы хорошо, но ходят слухи, что ничего она уже не связывает, давно стоит заброшенная и никому не нужная, ветшая и обижаясь на невнимание. Я знал, что для пешехода она точно будет проходимой и поэтому рассчитывал по ней быстро преодолеть километров семь до Перевала и озера. 

Далее по часовой стрелке, где-то на половине восьмого, видны были склоны, под которыми тек ручей, на который мне предстояло спуститься и топать до Аральской, где-то там очень интересная точка. Если с ручья подниматься долго и сотни метров на восток, то можно выйти на самый верх хребтика и там будут первородные верховья Макаровки. Самое прикольное, что с верха хребтика, в той точке, не нужно почти никуда спускаться, высота от силы с пятиэтажный дома, ты просто делаешь несколько шагов и вот ты в потоках искрящейся, новорожденной Макаровки. Она как бы нависает с высокого небоскреба над притоком Аральской, чуть-чуть не хватило усилия, чтобы пробить перемычку, чтобы изменить всю географию периферии.

На девять часов (это я увижу только завтра) у нас вершины Западно-Лисичянского хребта. Они не вытягивают здесь тысячи метров, только дальше на полчаса, где Лисичянский резко сворачивает к востоку, значится один  тысячник - гора Клечковская (1007). Там, же, где девять часов, стоит невидимый для наблюдателя Вахрушев в тридцати с лишним километрах, поселок энергетиков. Сахалинская ГРЭС выдает мегаватты,. кажется триста, на весь Сахалин. Ее век кончается, ей на смену пришла другая станция, на противоположном, западном берегу. 

И на десять и одиннадцать часов просто сопки и широкое море, которое уверенно видно в этот прозрачный день. Вот и вся кругосветка, такая красочная, такая сочная и познавательная. 

День заканчивался и я, стоя у палатки кидал взгляды на западную сторону, ибо плато клонилось в ту сторону и мечтал, и думал, и надеялся. 

Немного в стороне от жилища развел костер из суперэффективных дров кедрового стланика. Меня не переставала восхищать их энергетическая наполненность, главное не переборщить, чтобы не прожечь дно котелка.

Вот и все, что можно сказать о сегодняшнем дне, таком коротком на ходовую часть, что не умаляет сегодняшнего достижения - высшая точка похода взята, как в вертикальном смысле, так и во временном. А еще я выглядывал ночью из палатки, чтобы охнуть от звездного удивления и зарыться вновь в спальник в странном, счастливом сонном забытье. 

Утро началось не блестяще. Виды были закрыты туманными клочками. Со временем они несколько рассеялись и солнце было, но все же затуманенные дали не соответствовали идеальной шкале видимости. 

Первая на сегодня задача - дойти до физической вершины Беловой и я погреб. Через плато прошел легко, как перышко сквозь масло, а дальше началось. Ближе к вершинному гребню поперек шла залысина, узкая, как щель, но лошадь бы прошла, а я подавно. Пройдя по ней, намеревался достичь кратчайшей точки до вершины, чтобы от нее грести по стланику. Дойдя до предполагаемой линии прорыва и глянув на тот стланик, я даже разговаривать не стал, а молча развернулся и пошел обратно, там стланиковые препятствия не вызывали такого уважения. Пусть и с более длинной дистанции, но я начал бег к вершине по кущам. Все это исчислялось десятками метров, поэтому я не долго страдал, когда оказался на самом краю гребня. С него открывалась невиданная мною восточная сторона, великохудожественно описанная выше. С гребня склон улетал под диким градусом, хоть и не вертикально, и на нем вполне обоснованно и плотно росло все возможное, только не стланик и бамбук, что делало это проходимым. В первых планах у меня и было заходить здесь. 

Осталось пройти метров полтораста по гребню до вершины. Правда с определением ее были проблемы. Старая советская давала координаты западней, и это было неправильно, они находились аккурат в той щели, которую я делил с лошадью. Топомап выдавал тоже какие-то не те цифры и положения. Скажите, что я слепой и не могу глазом определить самую высокую точку? Вы правы, слепой и глупый, потому что нужно быть очень толковым геометром, чтобы найти на этой гряде точку повыше. Внешне это была почти ровнозначная грядка, идущая сотни три метров и пойди найди формальную высшую гадость, запрятавшаяся в стланике. Была бы это чисто голая земля, а не вздымающийся под силой воздействия ветром, то вверх, то вниз стланик, который и по высоте был разным, что визуально не способствовало адекватному измерению высоты. На южном конце гряды растение было пониже, на северном повыше. 

Решение было одно, пройти весь этот косогор, так что, так или иначе, я все равно в какой-то момент пройду по вершине. И самое важное, мне по пути. 

Медленно, преодолевая тягучую силу стланика, протискиваюсь по вершинной гряде Беловой и получаю награду. В кустах заметно лежат белые от времени, как мрамор, бревнышки. Лежат они в правильном порядке и с гвоздями. Совсем вблизи становится понятно - стародавний триангуляционный пункт. Обгладив землю вокруг, так и не нашел японского столбика, которыми японцы утыкали все более или менее достойные высоты. Даже на Соколиной в этом году, я его нашел, а это довольно заурядная по высоте вершинка. И на Острой, что на пару сотен км северней, я обнаружил знак, причем самый миниатюрный из всех виденных до этого. 

Таким образом и стало понятно, что я математически точно нахожусь на самом пупке. Порадовался как мог и пошел дальше по хохолку Беловой. Можно смело писать целую книгу о том как шел, но ограничусь коротко - прошел все оставшиеся двести метров. Это был момент, когда произошла смена бассейнов рек. С самой вершины и еще двести метров, это был район ответственности Макаровки, которая уходила погулять до Охотского моря, а после отчета этих двухсот метров, начинался бассейн Японского моря - Татарского пролива. Этого результата я и добивался. Это и была точка переломного момента моего похода. 

Я стоял на самом краю резкого спуска, почти обрыва и не мог оторваться от видов Тунгусского плато, Аральских долин, угадывающийся район верхней Макаровки, Охотского моря и многих других видов, которые требовалось рассмотреть, запомнить и полюбить за те несколько минут, пока я еще не качнулся в низовья. 

Сколько бы не тянул, продолжать поход была необходимость и я пошел. Крутой спуск еще не повод к быстрому движению, важней оказалось, что формирующееся русло оказалось чистым, не задавленным ничем неподходящим, да еще и очередной медведь примял траву и со свистом ветра достиг уже более тяжелых условий. Появилась вода, которая пропахала русло, иногда поперек лежали деревья и я замедлил бег. Поход превратился в то, чем он обычно являлся - тяжелый труд, без прекрасных тебе видов и прелестей. Первым моим ожиданием являлся спуск до момента, когда перпендикулярно в ручей упадет другой, с перевала, разделяющего два Больших бассейна, тогда обязательно станет легче - думал я, как всегда наивно и без обоснованно. Ручьи сошлись в горячем поцелуе холодными водами. Я выдохнул и с облегчением развернулся на север, туда, где ждала меня финишная ленточка. Пока же я рассматривал стыковку с Аральской, до которой оставалось почти четыре километра, что было не так и близко.

Я подумывал отобедать, ведь утренний выход прошел без завтрака, с обещанием состряпать обед при ближайшей возможности, которая уже вертелась под ногами. Найдя приличное солнечное пятно в этой глуши, разложил основы приготовления обеда и бесконечный источник электропитания. 

А после обеда я тут же словил сюрприз. Ручей загремел вниз. Он несся по скалистой основе куда-то головокружительно вниз, и при первом обзоре казалось, что прямого обхода не будет. Неужели лезть в кущи, которые сожрут меня уже на свой обед?

Симпатичная каменная щелка, куда рвется ручей, только мне от ее красоты становится немного дурно, уж хотя бы до Аральской дойти, где найти ночлег и кров, а с такими живописями я все мозоли сотру (которых у меня, кстати, никогда не бывает) и до заветной речушки не дойду. 

Всеми силами стараюсь пройти этот сброс, как можно быстрей. Выбравшись на край, сметаю прочь все сомнения и ухожу вниз. Судьба благоволит, я проскакиваю опасный участок, где нечем тормозить, ни кустами, ни деревьями, и оказываюсь внизу, что мне и требуется доказать!

Поглядывая уже в благоговении назад, на змейку воды текущей вниз, как реактивный самолет, уже могу любоваться без опасений задержки в этом квадрате. Да, меня кушали сомнения, что и дальше эдакие пируэты заставят меня нервничать и отставать от графика. Что делать, как сказал однажды великий русский классик, нужно идти в небезопасность неизведанного. Не так я и боялся, если кто-то вдруг засомневался в моей природной смелости, просто немного красок сгустил, чтобы волновало. Значительно большие эмоции были в плоскости открывания новых площадей, описаний которых не осталось, либо они были так затеряны в мире информационного моря, что я их не нашел, благодаря этому, чувствовал себя первым индейцем, вступившим на неизведанные территории Америки.

Тернистым путем таежного ручья шел понемногу вниз. Путь был почти прямой, если смотреть по карте, во всяком трудном случае, не было лихих завитушек, подобных среднему течению Чеховки и я стойко переносил локальные повороты. 

Ничего хорошего от жизни я не ждал, ни троп, ни дорог, хоть и возникла на моем пути, таинственная тряпочка, подвязанная к хлюпику иве. Кому понадобилось отмечать путь? Местный охотник, водись такой здесь, уж точно в этом бы не нуждался. Только блудливый, залетный турист, в надежде, что поведет сюда неисчислимые караваны сотоварищей. Больше никаких подобных знаков не состоялось, зато по склону появилась и сразу исчезла, старая дорожка. От нее, как водится, ничего почти не осталось, но это был знак хозяйственной деятельности. 

Буквально за несколько сотен метров она превратилась во что-то, что можно пощупать. Ее достоинство заключалось в том, чтобы не спускаться в заросшую пойму, где олень ногу сломит, а возможность данная мне, благодаря ей, обойти по верхам. В двух местах она совершенно размылась ниже лежащим оппонентом-рекой и лишь два набитых ботинка помогли преодолеть участки ушедшие селем вниз. И тут за очередным каменным мыском, на которой резво взбежала еле дышащая, очень бывшая дорога, показала мне человеческие артефакты: запчасти от машин и здоровенный, типа танкового, аккумулятор.

Оставался километр пути, если исчислять сугубо прямо, и я ворвусь в Аральскую. От момента танкового аккумулятора, дорога стала по праву называться дорогой, хоть и поросла многочисленным подростом, между которым все ж легко было юлить. Идти стало несказанно легко и я даже напевал песенки от счастья такого. По пути успел попинать пухлую железную печку, развалившуюся чуть в стороне от дорожной поверхности. Судя по мощи, тоже наша, советская, у японцев все было махонькое, почти лилипутное, и печки не исключение. 

Побитая временем дорога мягко шла по склону вниз и я мог лицезреть ниже валяющиеся берега реки, так гнусно обросшие, что я с удовольствием смотрел на то, обо что не потребовалось ломать ноги. Безусловно, это сэкономило мне немало времени, как и нервных окончаний. С большой неохотой заканчивал я свой путь по Березовому ручью, да, именно так он называется. Не все ручьи имеют названия, и не ясно по какому признаку их дают-не-дают. Например, ручей, по которому я заходил с Макаровки, не имеют имени собственного. 

Дорога лихо развернулась не далеко от вод Аральской. Я стоял на большом, заросшем травой и ивой с ольхой, пятаке. Давно это было, судя по всему лет сорок назад, что наглядно показывает, как все быстро приходит в норму, когда человек перестает разбойничать в природе и исчезает в своих городах. 

Большой кунг давно провалился, показывая все внутренности. Судя по оборудованию, которое блестело еще живыми боками, это была кухня. Сюда съезжались все лесорубы, чтобы набрать полные термосы еды и отправиться по делянам. Сорок лет назад здесь было спилено последнее, стоящее внимания, дерево, и топоры с пилами покинули те места, которые сегодня девственно таежны, и еще лет сорок ими останутся, пока не поднимется гордая тайга до своей спелости. 

Вокруг кухонного кунга валялось немало оставленного человечеством, здесь тебе и покрышки и всяческие железяки неизвестного мне происхождения. 

У меня была надежда, что по Аральской тоже пойдет такая дорога, как по Березовому, только почему-то выбрал противоположный берег и не угадал. Миновав  заросли поймы, где никогда в жизни не прочитаешь дорогу, вышел на ту сторону в темнохвойное и ничего не нашел. Я понял, что был неправ и перешел на следующий берег, где и сделал открытие дороги. 

Шла она недолго, сотни три метров. На ней обнаружил место смерти, видимо соболя, хотя не уверен в железобетонности этой теории. В любом случае, скелетик животного растянулся в последнем усилии куда-то дойти, и так и остался белеть косточками, пока время не поглотит их. Странно, что никто не покусился на халявное мясо, оставив тело непотревоженным. 

Дорога растворилась в непонятностях речной долины Аральской. Она была довольно узкой и шибко прямой, что все равно не исключало кое-какой поймы, главной убийцы всех дорог. Не очень вдаваясь в желание следовать не очень уверенной в себе дороге, просто иду краем между пойменной растительностью и темным лесом, что дает замечательность движения. 

Мне еще не надоело мое движение, когда все равно пробил час где-то вставать отночевать. Сумерки приближались, а они не к добру, когда ставишь лагерь. Всегда стараюсь избежать такой накладки, особенно если варить что-то долго играющее, бегай с фонариком, ну его. И у небольшого ручья, от которого отходит "ус" наверх, в обратную от движения сторону, встаю на верху, где "ус" выполаживается. Стандартное решение, ведущее к наибольшему комфорту установки лагеря. 

Нет смысла писать, что я ставил палатку, ходил за дровами, варил еду и лежал почитывая в палатке. Это бытовые походные дела, повторяющиеся изо дня в день и они редко бывают какими-то особенными, отличающимися от вчерашних. Разнообразила жизнь мне небольшая тесемка с фастексом-защелкой. Я обвязывал ей мешок, в который складывал палатку и крепил позади рюкзака. Где-то я ее посеял. Обычно все веревочки, крепления складываю в какое-то одно назначенное место, оно может варьироваться от похода к походу, но раз выбранное, оно весь поход свято соблюдается. В этом походе это был мой левый карман брюк и в нем были все завязки, кроме этой. Я обыскал квадрат, где ночевал, практически обнюхал его, но так и не нашел. Замечательно то, что мешок в принципе и не требовал завязки, он и так крепился намертво креплениями рюкзака, но дело принципа и привычки - я расстроился потере. 

С утра волновался, как девочка перед первым свиданием, сегодня требуется особенно потрудиться. Самое главное, что обуревало - это мысль о неопределенности. С поверхности луны-Беловой, я хорошо приметил, что подъем на Тунгусский "Колизей" очень трудноподъемен. Боковины ручьев так и зияли провалами скал. Я не видел сами ручьи, по одному из которых мне придется идти, они терялись в складках и морщинах, но можно было с весомой долей предположить их водопадовероятность, а значит сложность восхождения через эти скалистые попрыгуньи. И страшновато и волнующие, ведь вряд ли многим приходила в голову такая глупая идея, восхождение на Тунгусское плато с Аральской. 

Хватит рассусоливать, пора в путь. По Аральской потребуется преодолеть чуть больше трешки километров и на выбранном мной ручье, уже под самым концом, где начинается Аральская, пойти вверх, на восток. 

Только вышел в путь, полный собранности и озорного настроения, как почти из под ног вылетел какой-то соколенок. Он пировал прямо у меня по пути и я даже смог разобрать в останках несчастного рябчика, что это он. Рябчиков, по всему следованию пути, оказалось тьма тьмущая. Не везде прямо ровно тьма, где-то и посветлей промежутки, а вот в среднем много и жирно. Один так вообще сбил меня с толку, сев так близко от моего обостренного на нюх носа, что я даже радостно подумал, что обнаружил дикушу. Однако при ближайшем рассмотрении птицы, все же отбросил эту идею, убедившись что не дикуша. Дикуша, по официальным данным, которым верить не стоит все же, обитает на всем севере Сахалина и спускается в ареале до перешейка Поясок, самого узкого места Сахалина, что далеко от Макарова. Дикуша крайне редкая птица - по другому Черный Рябчик. Она несколько больше обыкновенного рябчика и темней, отличается иным поведенческим комплексом при опасности. Она не улетает прочь, как умалишенная, а замирает, как каменная статуя. Ее можно брать в буквальном смысле голыми руками, от чего она и стала то редкой. Единственный и еще раз, я видел дикушку в прошлом году в Заказнике, больше нигде не приходилось встречать ее и никогда. Так что я гонял в данном походе лишь рябчика, зато много, часто и развлекательно. Удивляясь, быстро прошел первые два километра, меньше часа. Объясняется это не особой моей подготовкой, а слабой травой и почти прямолинейностью водного пути, вот и вышло почти в два раза быстрей, чем обычно. 

Я в преддверии того самого ручья, с "Колизея". Вышло как-то настолько быстро, что даже неудобно вставать на обед, который планировался перед сложным периодом в моей жизни. Все складывалось, чтобы идти не подчиняясь расписанию, даже солнце разгулялось до безобразия, что окончательно подорвало мое настроение, как фугас на обочине. Ничего не оставалось делать, а начинать первые метры вверх. 

Почти пятьсот метров высоты и мне требуется подняться на 450 плюс, на расстоянии километра. Приличный подъем даже в среднем, а что ждет на особо страшных участках? Мыслил я глубоко, поэтому заранее обвинил себя в том, что выбрал не тот ручей для заскока, что придется обходить дикие стены, водопады и всякие скальные препятствия, что займет это так долго, что до утра. Таким вот не расслабленным я и начал. 

Ручей пока разминался, не очень круто уходя в верха. Меня обрамляло много цветущей растительности, особенно крапивы, то было ее царство. Опасливо отклоняя ее, двигаю коленями вперед без опаски. В нынешний поход я подготовился, прикупил на али-рынке спецштаны. Тактические и прочные. Даже были нашлепки для наколенников. Последние были мне не к спеху, а нашлепки служили отличной наживкой и защитой от крапивы. Вся беда в походе, когда штанишки  летне-легкие и протыкаются крапивой. Нередко есть нужда ворошить трек через поля этого отвратительного растения. Потом долго горит и чешется, что отвлекает, и не потому что развлекает, а причиняет боль. В этот раз не сложилось такой беды, я был в нужных штанах. Они рекламировались как сильные и смелые против повреждений, поэтому насовал в карманы, которые крепились выше колена, типа афганки, пакеты с кашей. К чему я про кашу в штанах? Просто это ружье еще бахнет, но потом.

И вот я иду, солнце не достает, ведь глубокая тень. Ручей не изменяет себе и карабкается вверх. Подъем до умеренного, камни двух видов, скользкие и без проблем. Только это все нижняя часть стены, она покатая, не злая, вся история где-то выше, задери ее песец. 

Не очень то и высоко я поднялся, может треть, а может и того меньше, и тут из-за угла мелькнули блестящие нити. Вода летела с чего-то отвесного, а так как ничего, кроме скал, здесь быть не могло, то это были они, с которых и прыгал безголовый водопад. Глядя на него за сотни полторы метров, было понятно, взять в лоб не выйдет и я принялся озираться по сторонам. По счислениям обойти его было возможно, но долго, катастрофически долго, уныло тяжело и замечательно глупо, хоть вниз спускайся. Уходить вниз - это конец тунгусской сказки, придется шкериться простыми путями, и не споют про меня песню лучшего охотника стойбища, не заслужил. 

Ничему не веря, никого не любя, все же шел к стене, чтобы под ней поплакать о судьбе и удавиться. 

Чем ближе я шел к препятствию, тем дальше от него придется уходить обратно. Обход было возможно начать лишь метрах в ста пятидесяти вниз по ручью, и эти метры были не тротуар. Я все же упорно двигался к водопаду, хотя бы полюбоваться на очередное чудо природы, пусть и встающее мне в высокую цену. Было красиво, не отнять. Склоны круто ниспадали в низ, скалистые мозоли вставали вокруг меня, а со стороны ручья так вообще было еще то зрелище. 

Подойдя в упор к ужасающему, но здорово прекрасному месту падения водопады со стены, я засомневался в своих неспособностях залезть на этот вызов. Вдоль падения воды шла легкая полоска низкой березки, едва цепляющейся за скалистое основание. В середине был виден приличный разрыв в ее рядах, хоть и не безнадежный. И я решил попробовать ценой страха. 

Не буду сгущать краски и писать, как это было сложно и какой я малоизвестно незаслуженно герой. Все было довольно просто, пусть и с легким мандражом на той середине, где береза делала разрыв. Удачно цепляясь за какие-то царапины на скале, преодолел и это. Да, стоит оговориться, что для средне подготовленного человека это было бы сложно, скорее невозможно, но я же не зря круглый год тружу свои навыки. Не думайте, что хвастаю, просто я это проходил, когда приходилось вытаскивать людей из нечто подобного и это были не совсем любители, хоть и не профи. Общий посыл моего наставления не только в хвастовстве, а и в призыве тренироваться между походами. 

Оценив свою физическую форму и виды с уступа водопада, опасливо глянул в глубь продолжения. Ручей бежал в некоем пропиленном коридорчике, где стояла еще одна стена. Она была очень худей своего нижнего собрата и я только посмеялся над ее ничтожностью, когда легко преодолевал несчастную. Только это был не конец, а треть и было от чего еще пугаться, ведь ручей только задирался, придавая себе еще большую крутизну. 

Выйдя из пропила, я упился солнцем и немного отдохнул, чтобы вновь зарядить батареи. Чуть выше места загара ручей расходился на еще один. На очень пожарный случай, прикинул, что можно и по нему попробовать удачу, а пока буду ломать копья в основном ручье. 

Мероприятие продолжалось. Все выше задирал нос ручей, все дальше уходил горизонт за видимые сопки. Солнце было огонь, как и виды. Они были дальние и четкие. Тайга глубоко синела по склонам гор, кроме Беловой, она заслонялась выпуклостью моего ручья. 

Травянистая свита совсем оставила меня, ручей превращался в навал камней, больших и пугающих, что вместо них встанут стены. Небольшие попадались, только опасности они не представляли и я неуверенно продвигался вперед, опасаясь, что где-то под самым верхом меня остановят непреодолимые кручи. 

Ручей же был боек и вот я вхожу в очередной пропил в скале. Это был буквально прорезанный коридор, даже непонятно, как такой небольшой поток мог сделать такую работу. Камни представляли собой не самую плохую площадку для движения и я бы совсем резво бежал вперед, если бы не диковатый угол подъема и не тяжеленький рюкзак, хоть и не такой, как с неделю назад. Солнце поджаривало как раз почти в спину и я частенько кланялся водной прохладе, сглатывая ее с ладони. 

Затрепетал ветер, ведь я подходил к самым вершинам Тунгусского плато. Вижу, что впереди нет стен! Наоборот, ручей чуть-чуть выположился и в русле даже замечена трава. Это хороший знак. 

Медленно подтягиваясь к верху, стараюсь найти голову Беловой и пока не нахожу. Выступающая вперед макушка одной из вершинок плато, преграждает путь зрению в эту часть проекции сопок. 

Прохожу русло и вторгаюсь в дикую растительность верхов, это не  самая высокая точка, ее еще предстоит нащупать дальше, к сожалению это выйдет мне боком, ведь пологая часть пути облюбована стлаником. Со стороны смотрится опасно и метров тридцать это оправдывается. За этим поясом же явилось мне облегчение. Стланик разошелся и появились проплешины сплошь заросшие черникой и голубикой. Это тоже не подарок, но все же сильно уступающие плотному мохнатому стланику. 

Держу курс на большие березы и побитый жизнью темнохвой. Где-то там и настигает меня высшая точка, с нее я уже могу  наблюдать вершину Беловой, с которой еще вчера проводил обсервацию той точки, на которой я сейчас покачивался на кривом стволе березы. Я видел "плечи" плато, лежащие подо мной сопки к западу, море в той же стороне.

Эти скупые строчки совсем не передают эмоций парящих в тот момент где-то в глубине меня. Это было трудновато. Жалкий километр по прямой, с Аральской, а как было страшно воткнуться в непроход, как было погано поливаться потом под рюкзаком, когда тебя сзади расстреливало солнце. Все это позади, весь этот сложный участок теперь только моя медаль, мое заслуженное вознаграждение памяти моих усилий, желаний и упорства. Впереди меня ждут одни легкости и мелочи! Как-то так мне верилось, с чем я и начал постепенный спуск в глубь "Колизея".

Солнце уже подрагивало на горизонте в спешной страсти уползти на ночной отдых и я замыслил категориями разбивки лагеря, хотя времени еще было прилично, поэтому я не столь торопился ломать ноги. Первое время неспешно шествовал среди разной растительности, плотной на взгляд, но по счастью не высокой. Спуск был категорически плоский, с легкой извилинкой вниз. Местность была немного необычной. Деревья имелись, но так разрозненно, что складывалось ощущение, что и не было. Все было открыто ветру и плотоядному взору. Я еще видел окружающий край плато, его неровности и выпуклости. Сверху нависало небо, которое с востока стало обкладываться тучным, высоко парящим туманом и стало боязно предстоящего дождя. 

Очень скоро образовалась видимость покатости берегов какого-то будущего русла ручья и я пошел на него в знании, что это часто предвещало свободу от особо буйной на голову растительности. Мои знания оправдали вложенные в них усилия и я спустился в довольно широкую ложбинку с низкими берегами, и да, в ней было легко идти. Местами так вообще голая земля и без всякой видимости хоть какой-то влажности. Я радостно заржал как можно неприличней и подправил постромки, чтобы было совсем удобней жить.

Наступило время расслабления. Можно было вполне успешно продвигаться, при этом не испытывать сильных нагрузок, что давало возможность смотреть по сторонам, думать о своем, рассуждать и спорить с собой. 

Скоро ложбинка обрела вид полноценного русла ручья, который заглубился и стал похож на глубокую, очень глубокую траншею. Преимуществом являлось то, что по дну ничего не текло и камни были сухи, а значит не скользили. Русло вилось неправильной змейкой, постепенно спускаясь по направлению к Тунгусске. Это был ее приток. 

На этом моменте мысли о ночевке меня оставили, слишком уж условия стали хорошими, мягкими и добрыми, так почему не пройти еще немного? Округа не поменялась, такие же открытые пространства, где главенствовал черничник с голубичником. Их были громадные пространства, не исчислимые. И все бы хорошо, ешь себе и пей ягоду, только не было ее, вообще не было. На самом верху лишь я встретил штук пять-шесть небольших ягодок, а ниже так и вообще упала крышка и все потухло. Ягоды не было, как не было ее нигде по всем местам, где я прошел, ну кроме красной смородины. Какой мор выдался в этом году, мне было не понять - который раз вздыхал мой желудок. 

Русло весело вилось вниз по пологой, создавая впечатление нехитрого лабиринта. Мне все это нравилось. Пологий спуск по чистому ложу безводного ручья, больше похожему на креативный тротуар, изящность линий окружающих структур, умеренная теплота воздуха и я, такой замечательный пешеход. 

Я понимал, что это сугубо временно, и где-то ждут меня мои трудности, несущие к необъятым еще красотам. 

Заструилась вода, то вновь пропадая, то являя облик свой. Камни перестали быть дружелюбными и я лавировал со всем подвластным мне искусством на них. А тут еще сбоку вынырнул собрат-ручей и воды враз прибавилось. Я прыгал по воде, перелетал ямки и почти быстро продолжал идти к Тунгусске, которая приближалась слишком медленно. 

Я все же дожимал расстояние, когда оставшиеся шестисот метров приземлили меня в неожиданный подарок. С большого, метров под восемь, уступа, ныряла вода, создавая очень полноценный водопад. Я опасливо заглянул за краешек и увидел внизу лакированные камни в окружении парящих брызг. Высоко, подумалось мне. Справа по движению торчала стена, но по самому краю вилась полка, визуально по ней прошел бы не только акробат, а даже я. Не обращая внимания на другие способы обойти препятствие, я тут же устремился на эту полку, чтобы поджав хвост вернуться обратно. Рюкзак жестко цеплялся за верхний карниз над полкой, да и сама полочка состояла из очень "живой" поверхности. Каменная крошка хлопьями отлетала под моими ногами и я вдруг оказался перед радикальной возможностью окунуться головой в ручей, со всех метров водопада.

Задним ходом рака уполз обратно на верхнюю площадку водопада. Немного тряхнуло от избытка гормонов после неудачной попытки нахрапом пролезть уступ. 

После обдуманности произошедшего, начал вертеть головой в поисках иного решения. Оно нашлось не откладываясь. Слева крутым холмом задиралась земля. Уклон был крутоват, но возможен, здесь вопрос был в том, насколько была вероятность спуска?

Вопрос требовал практических действий и я полез. Все оказалось даже проще, чем казалось - спуск вызывал затруднения, бесспорно факт, но все же грубо соскальзывая через траву, я без травм вылетел в ручей, уже за пределами водопада, причем настолько за пределами, что мне пришлось немного вернуться обратно к нему, настолько далеко меня унесло. Пройти мимо чуда природы я не мог и потому вернулся. Отлюбовавшись замечательностью предоставленной мне судьбой, пошел уже к самой Тунгусске, до нее было близко. 

Какое-то время вода мелькала у меня под ногами, как вдруг по щелчку чьих-то пальцев, исчезла. Как испарилась, как не было ее, и вот я опять иду по засушенному руслу, по белесым пятнам камней к реке, которая манила своими загадками из космоса. 

Они слились, их бурные потоки вошли друг в друга, родив монстра. Все верно сказано, все точно, как по писаному, только речь не о водяных струях, а о каменных. Вне себя от восторга, я фиксировал себя на камеру разбрызгивая яд сарказма о мощных речных потоках. Да, Тунгусска была суха, как Сахара в расцвете сил. Довольно большая речушка разметала себя в полной безответственности. В ней валялись камни, крупный песок, ветки и даже целые деревья. Были все элементы реки, кроме наиболее важного - воды. Это было необычно, это было удивительно. Никогда до этого мне не приходилось видеть на Сахалине такие, относительно крупные, речки сухими. Это было обычным, нормальным явлением в Крыму, а на Сахалине не могло просто быть! Это край великих дождей, больших снегов, туманов, бусов, изморозей и всех прочих явлений природы, которые знаменовали собой влагу. Она лилась с сопок, неба, била из земли, потому что ее много, она здесь бесконечна. А тем более этот год был рекордным на осадки и все ручьи были переполнены ей сверх обычного, но не этот оазис пустыни. Да, оазис наоборот. В пустыне это пятно с водой, на Сахалине это лоскут без воды. 

Было непонятно, с чем это связано. Вокруг был такой же лес, как и везде, те же сопки, все то же самое, что и по всему Сахалину, а вот воды нет. 

Я давно уже мечтал встать на ночевку и было загадал проделать эту тактическую операцию выйдя на Тунгусску. Вышел. Ночевка без воды невозможна, а ходить обратно по ручью за водой я считал очень обидным, поэтому шел вниз по "реке", ведь где-то произойдет утечка! Например впереди, в 400-х метрах, впадает большой приток. Все так и приключилось, только и этот гад оказался призраком. Его сухое русло бессильно выползло в Тунгусску, которая лишь стала шире. 

Все было похоже на дорогу покрытую неряшливым булыжником и я слишком бурно этому радовался, чтобы отрицать это. Какие бы планы на ночевку я уже не строил, но возможность идти быстро и без вложения существенного капитала, окрыляла и просто толкала вперед, еще дальше, еще глубже. 

Я не оговорил еще одну цель в этих местах. Это было озеро - оно не несло на себе клейма названия, это было независимое озеро. К нему не шли дороги, не ходили беспощадные в своей любви к природе группы, оно было само по себе. Небольшое таежное озеро, которое я приметил со спутника. Отстояло оно в стороне от реки и к нему придется идти оторвавшись от основной линии маршрута, с чем я согласился. И вот вижу, что до него осталось всего чуть больше двух км, а по такой то дороге - это вопрос даже не часа. Конечно, я уже недавно перестал быть дураком, чтобы не понимать всю иллюзорность такой математической модели, но пусть два, этого хватит до темноты, и я шел. 

Русло вдруг как-то запуталось в окружающей траве, которая стала теснить сухость вод. Она заслоняла собой сузившиеся возможности бывшей реки, которая еще и начала двоиться, троиться, и не у меня в глазах. Это сделало ее еще более уязвимой для травостоя и я почти потерял нить, когда все извилины опять объединились и дорога еще раз взялась за ум, став широкой и респектабельной. Жизнь все же прекрасна!

Появилась водичка. Робкою лентой она струилась между камнями, собиралась в ямках. Это все еще не было проблемой, она легко обходилась по другим сухими участкам. И вдруг слева как внес разнообразие в это благолепие ручей. С мощной струей, он разметал мою стройную модель радостного существования и река на глазах возвращалась к жизни. 

Я проходил прекрасные места для ночевки. Раскидистые поля простирались до первых признаков подъема метров на сто и более. Катись хоть боком. Я же уперся рогом, если не двумя. Вода набрала силу, а я настырность. 

Рев, грохот и какой-то свист. Это я услышал загодя. Стою на карнизе большого водопада. Вода набрала уже отличную форму и летящая вниз струя была солидной. Метров десять породистого водопада, весомый трофей. Сразу за водопадом лежала уже узкая, лощинистая долина. Мне бы чуть едва отскочить назад и встать ночевать, но меня несло, не остановить. Справа я, со средней сложностью, соскользнул к ручью и развернулся на водопад. Хорош зверь!

Немного стала понятна природа пряток воды. Видимо водопад это открытая часть скальной плиты, которая имеет сплошной характер и в верхнем течении реки присыпана рыхлыми породами, которые легко проникаются водой, но не глубоко, где скальность не дает ей исчезнуть и вода течет вне глаз, чтобы в момент, когда эта скала обнажается, выскочить по ней и превратить провальный скальный уступ в водопад, очень изящный. 

Мысли о каких-то других водопадах не мелькнули. Я посчитал что здесь все напряжение и взорвалось, а дальше все по накатанной пойдет. Я сильно ошибался. 

Каких-то метров двести и я вновь недоуменно стою на карнизе водопада, оглянувшись назад, вижу первый, а этот выходит второй что ли?

Первый тут же померк в лучах блеска и славы второго. Он был выше, метра на два, где-то под 12 метров, может чуть ниже. Он несся правильной струей и, главное, что снискало ему славу, это была лагуна выбитая трудолюбием и тысячелетиями. Здоровенная яма, в которой прямо отливала вода зеленоватого оттенка, что явно давало знать - глубина имеет значение в этой ванне. 

Выбираю то же правое плечо и пытаюсь спуститься. Выходит не сразу и не быстро. Справа длинный каменистый сель, весьма крутого нрава и откоса, не лезу даже. Слева уже лучше, есть за что зацепиться из небольших хлыстов деревянной мелкотни, требуется лишь физическая форма и сноровка. Всего пока в наличии, и немного поиспугавшись и поскользив, слетаю в среднюю часть селя, здесь он уже не такой страшный и спускаюсь с него в ручей. Неизмеримо счастлив стоять перед этой красотой и ямой, глубокой, с чистым зеленоватым отливом, воды. Ванна находится на приподнятом скальном этаже, с него вода слетает на манер небольшого водопада, так что выходит двухступенчатая система и это добавляет к рисунку красок. Так как называния на карте нет, как и вообще на карте водопада нет, я даю ему название "Зеленые глазки". Первый называйте как хотите, а второй, с лагуной, будет называться "Зеленые глазки"! Права первооткрывателя священны.

Оно конечно, всякие геологи повидали его, но они народ грубый на чувства, так что возможно и внимания на него не обратили, поэтому я буду считаться первым, кто поставил на водопад печать. 

Дорога не ждет и оставляю "Зеленые глазки" и дальше точить бассейн, в который так было бы приятно окунуться в жару за тридцать. И такие приключения сваливаются в тайге, когда только и ныряешь в речку каждые полчаса. 

Впереди грандиозный каменный хлам. Теперь понятно, что отображалось на космоснимках. Сейчас воочию. Правый берег представляет собой сплошные каменные осыпи уходящие в реку с явным намерением предварительного сговора засыпать Тунгусску. С определенной степенью и долей успеха. И если первые метров сто река еще прорывалась наружу, то чем дальше в низ, тем меньше воды и больше каменной породы. 

Слева берег тоже представлял собой крутость и ужас, но с него почти ничего не сыпалось, он был устойчиво сопротивляем. Через пару сотен метров берега вдруг немного, хоть и ощутимо, разошлись и появилась ширина. Здесь речка окончательно превратилась в каменную. Есть такое кино "Каменная река" - это о бурных временах послереволюционной России и на фоне этого борьба за рассыпное золото где-то глубоко в Сибири. Действительно, в кадрах прекрасный образец каменной реки. Мне и в жизни приходилось ходить по такой, это было в начале двухтысячных в Прибайкалье, в такой глухой стороне тайги, что добирались мы туда сначала на Шишиге весь день, а потом и дней пять пешком. Длинная петля каменной змеи. Мы прыгали по камням и вода струилась где-то в самом низу, иногда проходили огромные наледи до десяти метров высотой, в жару под тридцать, в июле.

Эта река тоже была каменной, только камни отличались от прибайкальских. Они были не обработанные; острые углы, резные выступы. Все указывало на недавнюю природу их прихода в русло, а прибайкальская каменная река была вся в округленных, умудренных жизнью камнях. Очень жаль, что те мои фотографии не сохранились...

Русло, заваленное каменными образцами, стало совсем широким, где посреди него стояли ободранные деревья. Сначала я не понимал, как они там оказались? Они стояли как в кадках, с обкорнанными корнями со всех сторон, как будто неведомый садовник их вытащил, обрезал корешки и выставил на продажу. Наблюдая, как русло активно работает с окружающими берегами, я понял, что их выдрало с обочины и понесло вниз, по реке жизни и камня, где не было места воде. Она поднималась лишь в моменты большого прихода, зато это должен был быть очень серьезный поток, подпрыгивающий враз и мощно. А пока была тишь, то и воды не значилось, ее даже не было слышно. Стояла тишина с ветром. В этот момент последний раз ударило солнце. Впереди стояла сопка о которую спотыкалась Тунгусска и разворачивалась налево, вот вдоль нее и просветило солнце. Оно залезло под юбку тучам, которые тащились с противоположной стороны, со стороны Охотского моря, заволакивая небо в паутину стального цвета. День быстро сворачивал деятельность. 

Я не торопился, не давая себе шанса сломать ногу. Если я начну раскручивать темп движения, то сломать ногу в этом каменистом хаосе будет проще, чем пожарить яичницу, поэтому тороплюсь лишь в своих желаниях. 

Так как расстояния не в огромных километрах, то вскоре минеральная нить Ариадны привела меня к поворотам. Левый - это Тунгусска, правый это ручей ведущей к Озеру. До него меньше километра, но по непонятным по трудности местам, так что есть возможность никуда не пойти, сочинить потом легенду, как это было невозможно и полностью самооправдаться перед собой. Отбрасываю малодушие в сторону и начинаю влом в ручей. Встречает он плохо, раскидывая препятствия, через которые приходится корячиться в крапиве. Начинаю копить слезы, чтобы вылить их во время стенаний на несчастную судьбу, как вдруг мне предлагают залезть на полку, на которой явные следы старой дорожки. Заросла она безбожно. И все равно это лучший вариант из предложенных. Река начинает подготовку к повороту налево, под девяносто градусов, а дорога обрезает эти усилия напрямик и сходит вниз на ручей и по краю забирается куда-то наверх, проползаю бамбуковую перемычку и вижу перед собой огромное открытое пространство с буйными травами. Русло уходит еще левей, справа от него великая трава, слева тайга, куда я и заползаю как крот. Иду краем тайги вдоль ручья. Началась война за свет. Я уже чувствую сумерки, они пока висят в воздухе неприметными знаками, давая знать, что скоро игрушки закончатся и тьма сгустится. Как я не люблю по темноте шарахаться ставя лагерь и готовя пищу нашу. Тороплюсь. Ищу место. До озера остается меньше трехсот метров, только я уже не думаю, чтобы сегодня там припарковаться. 

Спустившись к ручью, с удовольствием заношу в память, как хорошо идется в разреженном высокотравье, но ночевать здесь не хочется и выползаю к небольшому озерку. Большая лужа, не более, зато рядом темнохвой с плоской посадочной площадкой, где и находится место под палатку. Еще достаточно светло и я успеваю поставить палатку, а главное, собрать дров. В темноте это главная закавыка. Если постановка дома, варка еды - это все просто неприятно, то сбор дров это еще и сложность находки последних. При дневном освещении их видно из далека, под фонарем же все становится почти невидимым. Так что первые силы брошены на сбор дров, и по счастью походника их здесь много, так что быстро нагребаю даже излишнюю кучу. Боюсь дождя и часть дров закидываю под самую жгуче-пышную пихту. 

Палатка разместилась в трех метрах от вод ручья, в этом походе я еще не ночевал так близко от влаги. Не часто под ноги бросаются хвойные деревья у самого уреза водички, это тот самый, посланный Ямбуем, случай. Стоять в самой гуще елок с пихтами и иметь наглость набрать воды в двух шагах от палатки, это приятная редкостность. 

Уже совсем стемнело, когда я, поправляя складки палатки, вдруг был оглушен страшным шумом плеска воды. Через ручей перебегали слоны, такой звуковой эффект я получил в уши. Мозг сразу переформатировал это в реальность - по любому медведь! Луч фонаря смело метнулся в сторону опасного хищника. Из пятна света, в нескольких метрах от меня, прямо по воде, вальяжно переваливаясь, поплевывая в мою сторону, плыла выдра. Она даже веком не дернула на странный свет, понятное дело, что за ним она не видела ни меня, ни палатки, поэтому приняла все это за полную луну и не волновалась. 

"Вот собака какая, перепугала" - признался я себе сквозь сердечные очереди и продолжил поглаживать палатку, готовя ее к очень возможному дождю. Тогда же мне открылась мистика пропажи затяжки с фастексом, помните с утра мои поиски ее с собакой? Она почему-то затерлась в пакет с ночевочными носками. Как она там очутилась, каков был ее кривой путь в носки, мне до сих пор не представляется очевидным. Не иначе черт ночью приходил.

Ночь оказалась теплая, что еще больше утвердило меня во мнении к дождю.

На утро я с сомнением воззрился на небо. Оно было серым и откровенно нарывалось на оскорбления, потому что дождь я не любил. Пока было тихо, намеревался дойти до озера, ведь до него двести пятьдесят метрических отрезков. На всякий дождливый случай собрал все вещи и сунул их в палатку, иногда он приходит неожиданно. 

Путь до озерца занял немного времени, однако подумать пришлось, я обходил бамбук и удачно. Чуть дальше вышел на явный след дорожного волока, по которому стаскивали лес. По округе торчали старые пни, подтверждая теорию. Это делали либо наши в годах пятидесятых, либо японцы под закат Империи Ямато. 

Склон стал падать в сторону пока невидимого озера и почти сразу вода заманчиво мелькнула из-за лап. Оно существует!