Три дня в октября оставили свой след в моей походной жизни, такой же неизгладимый, как Гималайские складки на поверхности Земли. Все потому что погода на 13-15 октября была обещана во всем накале. Солнце и температура до 20 тепла, только днем, потому что ночью никто, ничего не гарантировал. Воспользовавшись в целом благоприятными обстоятельствами, я собрался и направился в частично неисследованную область за поселок Синегорск. Формально он относился к Южно-Сахалинску, но находился за 30 км от его центра. Путь лежал на северо-запад в гущу Мицульского хребта. Это среднестатистический хребтик, где вершины не дотягивали и до 800 метров, но отличались грубым характером. Тут тебе и крутые склоны и глубокие щели-ущелья и надоедливый бамбук. Весь набор, который твердо стоял на страже малотронутости региона. Многие его квадраты были окутаны дымом неизвестности и я спешил их исследовать. 

Первым делом требовалось добраться до широко известного в узких кругах, Синегорска. Без всяких шуток среди палеонтологов он знаменит. Здесь впервые на территории России был найден целый скелет динозавра. Закавыка лишь в том, что в 1934 году, когда был найден древний ящер, это не было территорией России, и даже СССР. Японская империя поработала за Россию. Строили школу и нарвались на кости, потом собрали их вместе и оказалось, что нашли Nipponosaurus sachalinensis - Ниппонозавр Сахалинский. Интересно, что японцы назвали его не карафутский, а сахалинский. Теперь он гремит костями в Саппоро, а в Южно-Сахалинске, в музее, стоит постаивает его копия. 

Мы ушли от нити повествования остановившись на способе транспортировки в Синегорск. Как догадался сметливый читатель - этим видом транспорта будет автобус. Много тысяч лет назад, примерно лет 30, в Синегорск ходил поезд и делал он это с японских времен. Он таскал оттуда уголь: в Синегорске его было много. Шахты торчали одна на другой. Эстафету угледобычи перенял СССР и до самого его конца уголь выгребался лопатой, а в капиталистические времена это сочли излишней роскошью и Синегорск решено было прикрыть за ненадобностью. Пошли подвижки в этом направление, потом прикинули, что жирно будет жителям выделять квартиры в Южном и решили, что и так сойдет им там жить, ведь по меркам Москвы 30 км это не так и далеко. Присоединили поселок к Южно-Сахалинску и сейчас это самый дальний его микрорайон. 

Ходит туда один автобус за номером 189 и я, чтобы не попасть в пробку, вынужден был вставать настолько рано, чтобы успеть на рейс в 7.15 утра и выдвинулся в центр города, где проходит автобус. 

Еще курились глубокие сумерки, даже ночь, а я уже топтался на остановке. Опоздав на 4 минуты, автобус выскочил из ряда автомобилей и собрал группу попутчиков и меня. Сидеть было не на чем, зато стоячих мест был полный набор и я встал пограничным столбом на площадке. "Кто же так рано едет в славный Синегорск? Обычно наоборот с утра все едут в Южный на работу" - немного раздраженно подумалось, потому что рассчитывалось сидеть всю дорогу. И действительно, через несколько остановок почти все сошли и в образовавшуюся пустоту сидячих мест пробрался я. Теперь все пошло по плану. 

Мы съехали с основой трассы, что вела на север острова и ехали по тупиковой дороге, которая упиралась в синегорский район. Сбоку от нас постоянно плыла бывшая железная дорога. От нее осталось полотно и разбитые мосты с вечными железобетонными "быками". На самой трассе был еще ряд поселков, в том числе знаменитые, в стенах Сахалина, например целительный санаторий "Синегорские минеральные воды". Воды уникальные, с мышьяком. 

Синегорск встретил тишиной и умиротворением. Немногочисленные жители не любили суету и гам. Редкие машины не торопясь крались по улочкам, а пятиэтажки невозмутимо пялились в окружающие сопки окнами. Уже рассвело и я потихоньку шел на запад, где окончательно теряются все дороги и начинаются приключения. 

Центр сразу перешел в окраину, а окраина в бывшую промышленную зону.  Стояли заброшенные здания бывшего управления по добычи угля, обогатительное здание, вход в штольню шахты, все это быстро промелькнуло и дорога перебралась через уже маленькую Сусую (главная река Сусунайской долины) и пошла вдоль нее. Здесь то я и перешел на сапоги. 

На то они и приключения, потому что приключается все то, чего ты бы хотел избежать. Вот и дорога побежала вверх, метров через восемьсот после последних бывших промышленных зданий. Честно сказать их было две, одна так и шла вдоль реки, вторая рванула по склону сопки и тоже вроде как параллельно реке, только выше, хотя не точно. Второй путь оказался более живым и меня потянуло туда, хотя путь по реке был наверняка. Мне требовалось идти по Сусуе до икс-ручья, по которому графика карты вела в самую низкую точку хребта, что означало Перевал на ту сторону. На той стороне был еще один ручей, уже с названием - Глухой. По истечению километров под пять, он вдавливался в большую реку Тиобут, хотя там она была не очень еще жирная, это она в нижней перспективе большая. Вверх по Тиобуту метров под 700 еще до ручья, он уходил к озеру Колдовскому, только мне оно было ни к чему, насмотрелся на него. Не доходя до него метров 500, в гуще ельника должна еще быть жива изба, вот это жилье и жаждало моего появления. И это все в один день, во всяком случае я так мечтал. Уже на второй день хотелось побродить по окрестностям - местами в поисках брусники, которая там точно была, а где-то даже забрести и на озеро, еще раз наглядеться на него. На третий, последний день, выдвинуться в обратную сторону. Таковы были предварительные мои планы, а чем обернется реальная жизнь, мы еще посмотрим. 

А пока я шел вверх по дороге, которая вдруг как встала в резкий подъем, что я снял сапоги и перешел на ботинки. Температура резко поднялась и устремилась к обещанной отметки в 19 градусов. Я шел и неслышно стонал от раздирающих меня мыслей. С одной стороны хотелось проверить что за дорога, ибо ее не было ни на каких картах - ни на спутниковых, ни на всех прочих. Видно было, что дорогу не так давно либо сделали, либо обновили. Куда? Зачем? Лес по ней не возили, карьеров здесь не было. Так для какой же надобности?

По дороге четко читались следы мотоциклов, других следов не было, ну кроме гусеничных, которые возможно равняли дорогу. Дорога тем временем то многообещающе качалась вправо, то вдруг как подвернет в обратную сторону, что я был на грани вернуться обратно на речку. И тут послышался звук моторного средства - явно мотоцикл. Вскоре он и сам заявился. Забуриваясь вверх он немилосердно ревел, а за ним еще один. Я махнул рукой, мужчина сначала подумал, что я с ним решил поздороваться и махнул в ответ, я затеребил ручонкой более активно, давая понять ему остановиться. Он понял и притормозил рядом со мной, тут же за ним встал и второй. 

"Привет, а куда идет эта дорога?" - не разводя долгих сантиментов, осведомился я. Выслушав небольшую лекцию о состоянии местных дорог и их направлениях, стало все понятно. 

Дорога была бывшая геологическая и здесь еще недавно можно было наблюдать небольшую буровую вышку. Дорожка долгое время была заброшенной и ее недавно обновили, чтобы обслужить водохранилище. Двое мужчин, оказывается, являлись работниками местного "Водоканала" и не праздно мотоцикличничали, а ехали на работу. Старый японский водонакопитель поставлял воду в поселок самотеком и количества влаги было столь велико, что хватало с избытком так, что приходилось чуть не треть скидывать в холостую. По их словам дорога еще немного тянула вверх, а потом резво спрыгивала направо, куда требуется мне и им. 

Взвинтив обороты двигателя, они незамедлительно исчезли с моих глаз. Прошло три минуты и я вижу поворот, а так же моих старых знакомых, видимо они поджидали меня, чтобы четко направить в требуемый поворот, а то еще промажет этот городской житель. Мы вновь расстались, когда они на спокойных щах покатили по крутому склону к своей цели. Дорога делала пару петель по склону и это открывало виды местной царь-горы - Светлой. Высоты в ней 791 метр, на два метра ниже самой высокой в этом хребте - Мицуля. Забыв, что мне нужно куда-то торопиться, я сдержанно восхищался видами и неспешно плелся вниз. Короткий поход тем хорош, что веса за плечами было немного, чтобы страдать, а не наслаждаться, чем я пользовался без совести и сомнения. 

Мужики сидели на обочине дороги и посасывали сигареты в ожидании меня. Сначала я не понял, почему они сели посреди дороги, а потом с понятием покачал головой. Дорожная поверхность была искажена такими следами потоков воды, что даже на кроссовом мотоцикле подумаешь, а нужно ли тебе туда?

"Да тут рядом" - махнули мужики рукой и мы пошли все вместе пешком, где они мне живописали, как сложно было загнать сюда экскаватор, чтобы почистить ковш плотины.

"Вон она, плотина. От японцев нам досталась, они построили, а мы пользуемся. Только трубы поменяли" - с легким оттенком странной гордости говорили они. Я свесился со склона, чтобы сделать фотографию небольшой заводи в ручье, где четко читалась бетонная, с серым оттенком плотина. 

Выписав кривую, путь спустил нас к речке, которая все же походила уже на ручей. Один из рабочих вскрикнул от шока - "Я забыл, что у меня сапог дырявый", и поскакал на камнях к цели своего прибытия. Они чистили какую-то штуку, которая фильтровала воду, говорили о каких-то спусках, а я праздно шатался среди них, задавал глупые беспокоящие слова, а они терпеливо отвечали. И лишь когда ребята собрались куда-то вниз по течению, я понял, что пора расставаться. И было жаль с ними прощаться, так быстро стали они хорошими знакомыми, с которыми хочется говорить и делиться чем-то хорошим и теплым. И все же пришлось, длинная моя дорожная судьба ждет и манит.

Переобувшись в сапоги, пошел вверх по речушке. Мужики рассказали о тропе, которая еще должна читаться по берегам и выведет она на другой ручей, который справа, а он дотянет до верхов, где "ты точно не промажешь мимо тропы, в верхах она совсем хорошо сохранилась, там даже веревки протянутые сохранились. Там крутые склоны". 

Тропа и правда читалась, хоть по ней и перестали ходить. На вопрос почему не ходят, новые знакомые ответили, что делать на Тиобуте уже нечего, ходили то раньше сугубо ради практической цели - рыбы, а главное, икры. Сейчас Тиобут девственно пуст и чист. Прошли подлые советские времена, когда за рыбой дна не было видно. Даже медведи ушли, по их словам. На восточном побережье немного рыбы еще осталось, туда медвежьи души и рвутся, а здесь уже делать нечего. 

 - А как же клоповка? Ведь на Тиобуте ее много

- Так и здесь она есть, чего за ней так далеко ходить тогда? - ответили они мне не бровь, а в глаз. Вот и стала тропа сворачивать свою деятельность. 

Пользуясь ее останками, я быстро шел в верха. Не заметив расстояния в 850 метров по прямой от плотины, оказался на повороте на тот самый ручей. В его устье наткнулся на подобие поляны, где имелось костровище и попиленные чурки. Здесь я и произвел сброс рюкзака. Десять утра, самое время завтрака. Солнце распалилось не на шутку и я безнравственно разделся догола.

После завтрака предсказуемо пошел опять вверх, только уже по перевальному ручью. А так же я подумал, и закатал сапоги в рюкзак, посчитав ручей достаточно мелким, чтобы идти в ботинках. В них жизнь мнится милее, чем она есть. Прорвавшись через травянистые берега, я вышел в более крутой подъем. По ручью я встречал четкие знаки того, что это был тот самый, хоженый людьми. Постоянно встречались небольшие кусочки стекла. Как правило зеленого колера, хотя попадались и белые. Тонкая линия ручьишки все больше задиралась над сопками, мне открылась та дорога, что спускается к плотине и стало так удивительно от того, что она казалась намного ближе, чем есть. 

Осенние краски, теплая погода и высокое содержание сахара в крови обеспечивали подъемное настроение. 

Ручей сбросился парой небольших водопадов и полого набирал высоту вперед, где с кристальной чистотой вод байкальского залива была видна Стена. Она резко устремлялась в небесную высь и угол взметывания внушал более чем серьезные опасения. Где же там поместилась тропа? Тревожные мысли заметались как мухи перед закрытым туалетом. 

И я шел понять. 

Деревянная растительность почтительно расступилась по берегам ручья, лишь трава пыталась дать бой. Встав перевести дыхание, я случайным прожектором нашарил то, что некоторые эксперты называют тропой. А ведь вполне мог и пройти мимо, чтобы в лоб крушить вертикаль стены. 

Потертая залысина заброшенной тропы уходила перпендикулярно ручью, где чуть выше за дерево были прицеплены огрызки каких-то кабелей, смело выдаваемые мужиками за мощные троcы. В условиях сухости, когда мыло размоченной дождями породы не выскальзывает из под колодки ботинок, было просто одолеть подъем. Тропа шла изломами, чтобы замашистыми плечами уменьшить крутизну градусов. В какой-то момент она встала окончательно на путь прямого восхождения на Перевал. Нередко она шла у самого края сброса в ручей и мне было бы страшно, не будь я таким бесстрашным.

Вокруг раздались виды. Я старался не смотреть на них, сберегая все самые сильные эмоции на момент восхождения на Перевал, откуда уже и налюбуюсь открывающимися панорамами. Высоты перевальная точка была небольшой, всего в 550 метров, в теории это на 60 км обзора, мне хватит. 

Совсем небольшая полянка, даже пятак и я стою на нем, это и есть вожделенная точка. Так-с, посмотрим что наш ждет в видовом аспекте. Западные виды сразу сказали, что они не в чате. Их закрывал жирный и самоуверенный бамбук. Север и Юг закрывался поднятиями крыльев хребта и лишь восток и немного юго-восток еще как-то тешили перспективами. Я видел "свой" ручей, дальнюю дорогу с сопок к плотине, волны сопок. Самое главное находилось на дальней точке горизонта. Две вершины, известные в миру как Августиновича и Пушкина, торчали своими тысячеметровыми головами. Забавно, что ближайшая от пика Пушкина Чехова уже не являла мне облик свой, скрываясь за дальней местной сопкой. 

Пригревало. Идти никуда не хотелось, и так было замечательно. Поляна почти со всех сторон окружена вражескими силами в лице бамбука и потолкавшись, я так и не увидел исходящего хвоста тропы. Это меня заинтриговало, ведь такого быть не могло! Захрустев позвоночниками бамбучника, принялся прощупывать во все стороны. Каким-то образом он смог украсить собой часть тропы настолько, что даже эксперт не найдет следов. И все же я нашел. В пяти жалких метрах к югу явственно ощущалась и наблюдалась тропа. Она живенько пошла на запад. Сверху посмотреть, то тропы нет, а идешь, вполне ощущается ногами и заглядывая под юбку бамбука, видна была длинная лысина от многочисленных ног. Сколько еще продержится тропа? Поэтому срочно бросайте все дела, и бегите насладиться последними мгновениями ее. Я уже был на месте и в полной мере пил чашу блаженства путевого фрагмента. Пробив небольшой пояс бамбука, я оказался в сухом русле ручья. Он прекрасно совмещал в себе и должность тропы. И этот участок прекрасного примера проходимости сахалинских неудобиц, пролетел ласточкой. 

Небольшая чаша, куда привел тропоручей, указывала на то, что весной здесь небольшое озерко талой воды. Снегов по зиме собирается в горах масса, так что хватает заполнить подобные озера, а сегодня оно было сухое, как половая тряпка на батарее. Тропа немного взметнулась вверх преодолевая берег сухого озерка и оказалась в лесоповале низкой плотности. Я легко преодолел полосу препятствия и по финалу соскользнул по желобу в уже настоящий ручей. Этот аппендикс ярко светился на карте, так что я и без взгляда на ДЖиПиэС понял где нахожусь и пошел себе без остановок вниз. В очередной раз пришло время сапог; Глухой ручей действительно был глух к просьбам быть помельче. Воды его набирались на глазах, так что медлить с переобувкой не приходилось. 

Глухой был какой-то неяркий, да еще и тропа исчезла в его пойме. Лишь иногда она читалась и то благодаря стежке этого года. Было не понятно кто это? Человек или медведь? Вот только вела она в те минуту на  твердую оценку "пять". Это продолжалось слишком спорадически, чтобы считать такой путь основным. По большей части приходилось идти по целинной пойме, иногда забираться на берег, где тоже не липовым медом было мазано.

Где-то посередине наткнулся на базовый лагерь. Место было намоленное давно. Большое кострище, а главное натыканное всяким добром дерево. Чего в его корнях, ветвях только  не было! Даже почти полный комплект верней одежды. Бутылочки с соусами и приправами, из под пива и водки, какие-то коробочки и другой пришлый мусор, не лесной. Все это были картинки из прошлого, теперь все, ярмарка закрылась, шапито уехал. 

Так как время завтрака уже прошло и я его использовал, то наступил момент обеда. Выбрав место под сенью елей на теневой стороне, привычно быстро развел костер и съел свою порцию. Такой сегодня день, что в ходе движения принял два верных решения о горячем питании. Прошел немало, но это еще далеко не конец. Длинный сегодня намечается денек. 

Ручей вновь заструился в своих извилинах. Вдруг показался большой просвет, в который я и направился. Выбравшись на невысокий берег тут же был оглушен огромными открытыми полянами, даже полями. Начинались они многообещающе: без бамбука, с подходящей для быстрого передвижения растительностью. Все это царство пиршества для глаз продолжалось метров триста до ближайшей балки одного из притоков. Сразу за ней начинались террасы зарослей бамбука. Он здесь был королем, редкие деревья позволяли себе наглость пробиваться сквозь корону зеленого, лохматого разбойника. Итогом оказалось мое пребывание в русле ручья, только там была возможность идти и быть пройденным. 

Было уже за пять вечера, когда я вышел на Тиобут. Поздняя осень ужасна своим коротким днем и значит нужно было спешить. Я закусил удила оказаться сегодня на избушке, хоть и был при палатке. Вообще логика моей задумки была в том, чтобы ночевать лишь в избе и по всему выходило, что палатка мне не требовалась, только я был слишком стрелянный, чтобы отказаться от ее наличия, поэтому мог жить везде, но все равно рвался в избушку. Это была цель всей моей жизни, смысл моего существования, центр Вселенной. Примерно так я воспринимал в тот день эту Избу. Невыполнение цели достичь ее приравнивалось к предательству. И я шел и буду идти, даже если придется идти под фонарем. Впрочем, оставалось идти не так и далеко. 700 по Тиобуту, и чуть за 2 км по ручью. Все это по прямым, само собой. 

Тиобут принял хладнокровно. Воды его были слишком глубоки и тревожно быстры, чтобы пустить меня в сапогах и я пошел по противоположному берегу, где меня сперва не хотел пускать легкий прижим. Его я обманул. Дальше развернулась пойма с почти легшей наземь травой. 

Какой-то зоркий глаз с небес рассмотрел мою беду и благорасположившись ко мне, положил аккуратную ивовую тушу через речку, так я оказался на нужном мне берегу.

На том берегу нашел легкую тропу. Невидимая глазу, она чувствовалась шестым чувством и ногами. Вряд ли средний городской житель вообще бы понял, что это тропа, а она была. Я сразу набрал хороший ход и очень быстро оказался почти на ручье. Это самое "почти" не пускало меня дальше. Скальная стеночка не давала возможности пройти вдоль нее. Глубина под ней была не под каблук моих сапог. Тогда от отчаяния я бросился штурмовать крутые берега утесика. В сапогах это было не очень удобно, но я уже сошел с ума. Удивительно, только я перешел без каких-либо последствий для моего здоровья и тут же кинулся в воды ручья.

Оставалось два километра. Километры то меня не пугали, страх исходил от другого. Где-то посередине находилось небольшое ущельице, а за ним запруженный ручей представляющий из себя недоозеро окруженное сначала крутыми склонами, а потом заболоченными берегами. Еще и воды в этом году больше обычного... Как то я там буду барахтаться? 

Стараясь не углубляться в детали будущего, рву как меченая корова по ручью. Средний в общем-то ручьишко отличался тем, что вдоль него тянулась дорожка, кое-где она читалась под микроскопом. Кроме того была заметна замощенная деревом полуполяна-полуболото и тут же на сухом лобном месте валялся сейф. Он сильно износился, но все еще читалась солидная его форма и даже маленькое отделение в самых внутренностях. Видимо здесь стояло управление местного лесодобывающего предприятия, а в сейфе свято хранились деньги под зарплату рабочим. А вот сейчас место было такое лесное и задичалое, что в это можно лишь с трудом поверить и поэтому казалось, что сейф сбросили с самолета, а гать построил какой-то охотник от нечего делать. Очень быстро тайга забирает свое обратно. 

Усталость уже шепталась с организмом, пытаясь сломить волю, когда я вышел к самому сложному месту. Ручей быстро собрался в кулачок узости и полился громким потоком. Место примечательное; справа сухой ручей еще и закрытый поднятием в своем устье так, что если бы вода была, то она бы поднялась метра на полтора в месте впадения, прежде чем перелиться в большой ручей. Между слиянием косогор делал прыжок вверх. Там росла пихта с елкой и под ними было чисто, никакого тебе бамбука. Меня понесло туда. Резво поднимаясь над ущелистым ручьем, спрашивал себя - "зачем ты это делаешь?" Могло выйти так, что наверху встречусь с крайне непроходимым, а вниз падать будет невозможно, я знал, что там крутые склоны. Вот и задавал себе вопрос - Зачем? Так страх меня столкнул с еще в меру покатого берега в бурный ручей. Спасало малое наличие воды и я мог в сапогах идти по руслу, где берега совсем уж взбрыкивали. 

Медленно я проходил съехавшие в ручей деревья, небольшие осыпи. Ничего непроходимого не было, просто медленнее, чем обычно и с большими трудозатратами. 

Вскоре шум оборвался и я вышел в то самое недоозеро. Вода скапливалась в очереди, прежде чем ринуться в крутизну спуска. Небольшая площадь водяного образования не давала дотянуться до звания озера, скорее это была природная запруда. Чистейшие воды ее отражали окружающие склоны и небо. Все бы меня восхищало, только вода поднялась повыше, чем в среднем и мне приходилось загребать выше по склону, а он был не самым то гостеприимным. 

Путь был короток и долинка расширилась. Вода разбежалась в пространстве и образовалось легкое болотце. Почавкав в нем раздвигая особо жирную траву и крапиву, выбрался в такую ширь, что даже усталость сдалась и прекратила подрывную деятельность. 

Память встрепенулась от воспоминаний, что с этого места вода в ручье исчезала и на месте русла можно было встретить только сухие мелкие камни, которые выстилали лучший тротуар в мире. Только не было ничего. Не, моя память еще крепка как Бастилия перед штурмом, изменились обстоятельства. Лето стояло больно дождливое, да и последующие осенние месяцы тоже не жались на воду в метеоосадках, вот и и разлилась вода повсюду, куда дотягивались ее возможности. 

Я шествовал по руслу, которое хоть и было немного объято водой, все же представляло собой более удобную площадку для прогулки, чем широкие берега с путанкой травой. Мелкий камешек лежал плотно, течения почти не было и в сапогах вполне было снисходительно. В какой-то приятный момент возникло даже сухое ложе ручья, хоть и недолго, жалкие метров тридцать, в то время как в обычные годы это длилось бы метров четыреста. 

Солнце успело показать язык, прежде чем потухнуть в верхушках сопок и возникла опасность темноты. И в это же момент из русла ручья я изобличил крышу. Он торчала перевернутым чайником на трубе и стало так облегчительно от того, что дошел. С шести утра я суетился, чтобы дойти до нее родимой в 18 часов 35 минут. Было у меня полчаса до приличных сумерек и можно было не торопиться слишком бегать. По хозяйски обойдя избу, убедился в целостности строения с внешней стороны. Два окна тоже не треснули. Вход в избу был через небольшие пристроенные сени. Отодвинув полог грубого брезента заменявшего дверь, вхожу. В качестве оригинальности, посередине сеней высился ствол пихты. Она протыкала крышу и цвела над избой махровыми иголками. Внутри сеней небольшая поленница дров на которой отдыхал топор. Какие-то малопримечательные вещи так же распростерлись по земле. Дверь в избу открыта и даже подперта железной трубой малого диаметра. Беда зимовий во влажности и открытыми забралами борются против нее с некоторой долей успеха. Вход маленький, чисто классический. Он уже выходит из употребления и новые избы имеют вполне человеческие проемы, а в этот же приходится вторгаться согласно всем правилам. Просто так не входится, нужно закинуть сначала ногу, потом согнув кости пополам, забросить внутрь голову. 

Два окна дают слабый свет и первое время трудно разобрать детали, вижу лишь отчетливо стол у окна и полати, позже из мрака проступает небольшая печь. Высота настолько мала, что я все время, пока жил здесь, неизбежно трескался головой о центральную балку, которая свисала ниже низкого и мне, с моим ростом, безнадежно приходилось встречаться своей тыковкой. 

Памятуя о том, что времени света в обрез, перехожу к практическому мышлению. Жечь печь или ограничиться? Печка была хороша тем, что у нее была центральная конфорка со снимающейся крышкой, а значит если внутри печурки будет пылать, то долго ждать закипания посуды не придется и я качнулся к разведению огня там, а через несколько минут передумал без объяснения причин. На улице было прекрасное место под костер оборудованное профессиональным держателем котелков; железная дубина с "рукой", которую можно  регулировать и вдоль и по вертикали. На природе была свобода маневра, не буду в тавру втыкаться при любом движении, к тому же температура комфортна для жизни. И вариант с печкой ушел, как попугай от Вовки.

Распределив вещи для избы и внешнего использования, вышел на волю и распалил костер. За дровами и ходить не пришлось, использовал несколько местных поленьев. Это была елка, она несколько стрелючая, но сойдет. Так же было приятно наличие держателя под котелок. Одно из самых не любимых занятий в походе - это производство системы, которая бы держала котелок над костром. Сколько из-за этого возникало ссор, чья очередь делать. Хотя я к этому отношусь спокойно и за столько лет обладаю огромным опытом какой вид сделать. Кто-нибудь да спросит - а почему нельзя просто поставить костер в огонь? Большинство выдвинет не верное предположение. Будут говорить, что огонь будет мешать готовить, что на дровах котелок будет плохо стоять. Это все верно, только упускается главное, а оно таково, что котелок внутри костра закипает намного медленнее. Этот урок я прошел десятки лет назад. В крайнем случае этот вариант можно использовать, но вот именно, что только в крайнем. 

Не требуется много провидческой сноровки, чтобы предсказать костер, закипающий котелок и темноту что все же легла на мои натруженные плечи. Костер пылал заслуженно широко. Огонь давал свет и настроение, на столике разложены вещи для готовки, я в теплой куртке и во мне теплится хорошее настроение. Цель, поставленная в горячечном состоянии, была достигнута на пределе возможности светового дня, скоро меня ждет ужин и ночной отдых, было от чего стать счастливым. 

Температура оставалась вполне высокой, о чем свидетельствовал мой термометр и ощущения. Я не спешил в избушку и спальник, простор поляны был милее, да и было где разместиться у костра с комфортом. Большой деревянный диван и телефон на столике прокручивающий киноленту после ужина; я, попивающий горячий чай с печеньем, и те самые звезды, сопровождающие вас в каждом путешествии - счастье не материально, но стоит дороже всех материй, на которые мы его променяли.

Изба приняла на ночевку и я зарылся в спальник, отметив, что температура сравнялась с 7.5-ми градусов. Ночью шуршали мыши и я мысленно возблагодарил себя за то, что повесил пакеты с припасами на потолок. 

Утро давно стучалось в окна, я же упорно отказывался от выхода. Сегодня, по всем планируемым действиям, я должен провести в этом доме, так я и намеревался поступить, когда меня вдруг стали одолевать сомнительные мыслишки. Главным мотивом выступало упрямое чувство неудовлетворенности однолинейного похода. Идеальный поход, когда не приходится возвращаться по пройденному. Либо выход в точку цивилизации, где ходят попутные машины или поезда, либо круговой маршрут. В мае у меня это получилось не совсем и сегодня я хотел вымарать позор того мая, пройти все же кругом. Небольшую часть пути таки придется повторить, как я ни тужился найти что-нибудь обходное, ничего не выходило. По ручью до Тиобута, по Тиобуту 700 метров до Глухого - это был мой крест, который вынужден протащить еще раз, и никак не спрыгнуть. Зато дальше передо расстилался не топтаный уже три года рельеф Тиобута. Еще ниже километров на пять начнутся вообще не хоженые мной места, да и вообще людской нос там появлялся редко, что тем более распаляло мое желание и нетерпение засунуть свое неистребимое любопытство в те края.

Мысли задвигались как в шахматной партии. Я планировал, планировал и выпланировал. Сегодня все же выхожу, на озеру не пойду, я там был раз и хватит. Выйду в обед и пройду сколько возможно по желанию и состоянию. Часов в одиннадцать папка с планом операции была закрыта и я глянул на термометр, тот безучастно показывал все те же 7 с половиной градусов. Выкинув тело из спальника, поспешил на свободу. 

Жмурясь от яркого солнца, я просто купался в тепле, температуры которого неистово набирал мой измерительный прибор, быстро уперевшись почти в 15. Сегодня обещали 19, так что еще не вечер. 

Обед прошел не особенно ярко, чтобы на нем как-то останавливаться. Я выдвинулся в путь. 

Спрямив немного путь по темнохвойному лесу, вышел в ручей и его большие поляны, которые быстро стали сужаться и я оказался на левом берегу, хотя полагалось бить пятки на правом. Меня каким-то образом все равно тянуло на подвиги и я тянул по левому, чтобы упереться в непроход. Дилемма встала не на шутку - или обратно, чтобы выйти на противоположный берег или вверх. Вот буквально только что давал себе наичестнейшее слово, что не полезу в верха, а как правоверный походник пойду прямо по ручью. Не прошло и десяти минут, как я коварно нарушил пакт и полез по крутому склону вверх, предварительно сменив сапоги на ботинки. 

Склон был южный и я забалдел под солнцем, которое еще и распаляло хвойный дух. Подъем не занял много времени, счет был на минуты и вот я на поляне клоповки. Ягоды, на мое возмущение, не было...Взяв от поляны параллель с ручьем, неспешно и уверенно шел по лесу. Склон было крутоват, зато чист и я медленным горнолыжником лавировал между деревьев. По пологой приходилось постепенно задирать наверх и вскоре я вышел в точку, где приходилось решать. Судьба предлагала - либо вверх на самый верх косогора, или вниз, который услужливо был приятен и в видимой части визуального спектра препятствий не намечалось, от чего у меня закрались подозрения в ловушке. 

Полез я на верх, хоть и пришлось преодолеть небольшой неприятный штрих. Чистый и крутой склон, так что не было возможности ни за что уцепиться. Поупиравшись скользящими ботинками, я вырвался на самую челку косогора. Мало того, что с него открылись завораживающие виды, так еще и путь приобрел легкую покатость вниз с почти мягкой, пропускной растительностью. Бамбук было попытался дернуться, но я скользнул ниндзей ближе к краю обрыва и был таков. Да, там был крутейший обрыв, это и была та ловушка, которую от меня скрывали. Пройти там возможности не было. Разрыв был коротким, зато непроходимы. Я смотрел царем сверху на счастливо обойденное препятствие, и мысленно гладил себя за мудрое решение. Я бы, конечно, вернулся и времени бы это заняло совсем кошачьи слезы, вот только в таких случаях чувствуешь себя, как ребенок у которого украли конфету, мелочь, а прямо обидно. 

Внизу порой можно было различить и ручей, он возмущенно шумел, а я показывал ему дулю. 

Легкий спуск привел меня к виду противоположной стороны - то был тот самый, сухой ручей, место впадения которого оказалось таким памятным, ведь именно от него начиналось ущельице и выходило, что он приведет меня в места с кисельными берегами и речками из молока. Быстрый спуск по бестравному темнохвою и я в комфортном русле без воды. Не было никаких лесных красавиц лежащих бурелом на русле, никаких иных препятствий и эта часть пути была более чем идеальной, что я даже неприкрыто расстроился выйдя к той точке, где вновь пришлось встретиться с главным ручьем. 

Такая мелочь, как понимание в какой обуви идти, совсем не мелочь, раз я уделяю этому внимание. Я это пишу для тех, кто только облизывается на походы и в своем неукротимом желании еще не представляет небольшую кучку мелочей, которая может разрастись до такой Джомолунгмы, что завалит все подходы к путешествиям. Обувь одна из деталей, очень важных деталей и здесь каждый проходит свои университеты. Все зависит от места где проходит поход, от времени года и прочих деталей. Например в период жаркой напасти, я могу ходить просто в ботинках, не умудряясь засорять голову еще и сапогами, а вот в середине октября уже изрядно испорчу себе жизнь сапожными делами. 

Сапоги хороши для непромокаемости, только плохи комфортностью движения. А еще они могут натирать то, что обычно не натирается. Левый сапог натер мне выпирающую косточку на ступне, что выше на пять см от пятки, поэтому приходилось особенно стараться идти в ботинках. Выйдя к ручью я всеми силами тужился остаться в трековой обуви, так что рассматривал левый берег как ходовой и от места слияния это удавалось долго, даже дольше, чем я думал. Все замелькало в обратном направлении, это было быстро, так что едва успел остановиться, чтобы не упасть в Тиобут. 

Впереди было главное препятствие дня - тот самый каменный клиф, который требовалось обойти. Сперва я думал было залезть на склон и пройти по лесу; глянув же поближе на трудности дня, понял, что можно попытаться. Я пролез половину расстояния вдоль воды в сапогах, а когда глубины забурлили черными дырами, переобулся на жердочке и в комсомольском порыве взлетел на опасный, каменный склон. Булыжники были сильно живыми и сыпались под ногами тоннами в реку. Мне повезло, я зацепился за куст, сделал шаг наверх, еще один и вот я повис на молодой елке. Все, барьер взят! 

700 метров до ручья Глухого мне были известны, как шахматисту доска. Та самая нежная стежка и привела меня к устью Глухого, разбросавшемуся на другом берегу. От этого места Тиобут начал свои широкие блуждания, которые мне предстояло выкусить. Из приятного - это почти полегшая трава, она все еще цеплялась за ноги, но сие терпеть была возможность, хуже было, когда она стояла во всю свои разудалую мощь. Я в достаточной мере ее испил, когда тащился здесь 3 сентября 2020 года. Из плохого было то, что река иногда втыкалась в крутизну сопок и тогда она точила их тысячи лет, чем выпилила хорошие такие непроходы с той самой стороны, откуда грызла скалы. 

Сразу после Глухого  и началось мое первое испытание. Выйдя на широкую полянищу, я приметил что в недалеком будущем  река не вписываясь в поворот, страстно целуется с одним из полусъеденных склонов. Я было грустно отправился туда, чтобы своими глазами понять, а как мне с этим справиться, когда вдруг заметил, что несколько за спиной, по склону что-то блестит под ленивым солнцем. И дураком не нужно быть, чтобы гадать - то была брусника! Сплошные поля, без всяких тебе нежностей толерантности разделения жизненного пространства с другими народонаселениями трав. Всех прочь! Здесь королева брусника. 

Скинув с плеч обузу и обретя на какое-то время невидимые крылья, поскользил как по маслу на склон. Брусничник начинался не высоко, распространяясь вверх и в стороны. Блестели зеркалом его вечнозеленые листья, между которых торчала новая завязь, а вот ягоды этого урожая не предвиделось. Ни одной ягоды, ни кожуры, ни расклеванных останков - не было ничего. Не знаю чем это было вызвано, какой мор разошелся по острову, вот только огромными пятнами не было урожая то здесь, то далеко на севере. Ведь буквально в десяти км по прямой к юго-востоку, мы немного собирали бруснику. Ужаснувшись такому состоянию, столь роскошного сообщества брусники, я съел конфету и изнеженно посидел на солнце дольше положенного. 

Подойдя к реке, я заметил, что глубина позволяет преодолеть и в сапогах, которые немногим мне не доходили до колен. Я миновал излучину, дважды перейдя ее воды и вышел на берег, который мне придал ускорение. До следующего прижима я смог пройти чуть ли не километр. Больше не не выпало счастья перейти все несчастья по воде, теперь приходилось вкладываться в работу без дурачков. Я полз на склоны, потом скатывался с них, в ряде случаев на верхах были чудесные террасы, на одной из которых я поймал первую существенную клоповку. В приличном обществе считается, что в середине октября клоповка уже не имеет права на жизнь. Она становится сопливой, и хотя визуальная форма внушает уважение, но стоит взять ее пальцами, как она растекается слюнями. Это утверждение в корне верно, хотя и с исключениями. В траве, особенно в бамбуке, клоповка еще держит уверенную форму и ничто не мешает собирать ее в лукошко. Скинув груз, я вытащил коробочку, в которой хранил печенье и принялся за урожай, нельзя было оставлять клоповку на поругание осени. Я сварю из нее вечерний компот.

Накидав с поллитра ягоды, вновь мчусь по реке вниз. Пару раз падал с террас на ручьи. Вдоль них тек значительно более прохладный воздух, чем в свободной атмосфере; он не замораживал, был сдержанно прохладен и давал опыт, почему нельзя ночевать у закрытых ручьев осенью и наоборот летом. 

Где-то там же, на высоких террасах, между молодых елей, наткнулся и на позднего гостя леса - сахалинских шампиньонов. Небольшая их грядка стояла расслабленно на одной ножке, и казалось дружно курила не ожидая, что и здесь их может собрать человек. Уж казалось бы, в такую глушь забрались! Впрочем, не стал я их тревожить, пусть дальше курят. 

Ныряя как утка по террасам и склонам, приблизил время отхода к ночевке. Мне это виделось пораньше, чтобы до начала наступления холодов уже приготовить ужин. На него намечена гречка, а значит придется затратить время на варку. 

Наткнулся на неплохое место, где и вода близко и дров и место к востоку открытое - оно требовалось для раннего нагрева палатки от солнца. Постояв подумав, пришел к выводу взрослого человека, что еще рано. 

Через полчаса выполз на большую поляну, в конце которой торчала небольшая роща темнохвоя, вот к ней я и пристроился, попутно решив, что восток где-то перед ней и солнце должно встать как раз в лоб палатки. 

Удачно напилив дров в виде сухой елки и даже березы, разместил костер с рогачками и втулил туда котелок с гречкой. Воды в этот раз удалось набрать больше положенного, у меня же была волшебная коробка из под печенья на два литра! Я вытряхнул из нее клоповку, налил воды и теперь был уверен, что и утром не придется тащиться за ней на реку. 

А солнце никого не ждало и уже свалилось за сопки. Выложенный на открытое место термометр демонстрировал чудеса падения температуры. В этот день она доходила до 20 и вот теперь пришло время безудержного падения этого колосса. Еще далеко не стемнело, когда градусник  так жизнерадостно показывал плюс два, что хотелось его разбить. Состояние выручало лишь полное безветрие, поэтому я успешно кутался в теплую куртку, а на ногах у меня было две пары теплых носков. Изредка я прислонялся к костру и грел до белого каления ноги и это спасало. Огонь был безопасным, я уже давно перевел его на березовое отопление, поэтому пламя было домашним и не кусалось искрами недовольства. Здесь который раз требуется сказать спасибо пиле, этой маленькой, в сто грамм веса, помощнице. Большую березовую жердь она распилила на поленья и теперь они по очереди летели на кремацию. Без пилы я бы лишь сунул одним концом палку, постепенно сжигая и продвигая ее. Для поддержания костра этого было мало, пришлось бы искать еще хорошие березовые хлысты, а их то и не было в ближайшей видимости, пришлось бы кидать всякий мусор, который бы избороздил окружающее пространство дымом, а главное, искрами комет. Так что еще раз отобьем поклон пиле и продолжим. 

Я решил провести эксперимент. Глянув на два градуса, пока еще тепла, кинул термометр в палатку. Она зияла большим ртом входа и я не стал закрывать его, посмотрим на что она способна в открытом состоянии. Медленно, как конь в гору, градусы поползли вверх и через полчаса достигли 4 тепла. Разница уже на лицо, а если палатка будет закрыта? А если там буду куковать я? А если бы я собой взял еще и блондинку? А поставь палатку в темнохвое? Все эти факторы играют роль отепления, только не стоит думать, что если их собрать в кучу, то можно догнать температуру до плюс двадцати при заборте минус тридцать. Чем больше отрыв от внешней температуры, тем сложней увеличивать разницу, но некоторую разницу сделать можно. В градусах посчитать трудно, чем ниже температура, тем больше градусов можно выиграть, а вот в процентах результат будет примерно одинаковый. 

Утром разница в температурах была такая: минус 1,3 градуса в 6ч30м, но как только я вылез из спальника, она мгновенно подлетела до ровно нуля. Поместив прибор наружу, я был свидетелем падения до 4,5 минуса. Данные могут быть не ювелирно корректными, потому что температура продолжала падать до восхода солнца, но незначительно, поэтому общая картина отражает ситуацию. 

Здесь положено сделать выводы касающиеся утепления вашего быта. Желательно иметь внутреннюю палатку с минимальной сеткой, а больше полотна. Имеются специализированные палатки - типа БлэкДира, которую они разработали совместно с нашим АрхеоКлубом. Ставить палатку тоже нужно не абы где, подальше от ручьев и рек, где-нибудь на возвышенности и не на открытой всем небесам, а в лесу, желательно хвойном. Не бойтесь импровизировать. Допустим можно напилить большие лапы пихты и обставить ими палатку, сделав своеобразный шалаш. Можно даже не побрезговать фольгированным одеялом и накрыть им промежуток между тентами, или сверху палатки, завалив потом теми же лапами. Если рядом болотистая местность, на которой вырос и засох тростник, в сахалинском случае южный, то это прекрасный утеплитель, им тоже можно обставить палатку. Я как-то проделал такой фокус зимой и только потом, когда вылечил обморожения, понял, что этим тростником нужно было плотно упаковать саму палатку, получится отличное, теплое гнездо. Никакой спальник не сравнится. 

Внутренним утеплением тоже можно облегчить себе жизнь. Я уже описывал технологию с бутылкой в другом рассказе, так что не буду повторяться. Если ночь совсем жесткая, то желательно иметь газовую печурку, но вот только не нужно греть ей палатку, это не поможет, а шанс спалить себе спальник или даже палатку, выйдет из ноля. У нас такие случаи были зафиксированы. В момент, когда человеку очень холодно, он становится не очень сосредоточенным и творит такие нелепые глупости, что неудивительно, что горят палатки. Газовая печка нужна для повторного кипятка в бутылке. Два нагрева хватит даже для жесткой ночи. Первый делаете с вечера, второй среди ночи. Греть все же лучше в тамбуре, хотя не у всех он есть, так что вот вам еще один плюс хорошего тамбура. 

Первым делом мерзнут ноги, ступни. Их температура и в обычной то жизни наиболее низкая, всего 28 градусов, а уж при холодных ночах и слов нет, чтобы описать их мучения. Поэтому уделите им особое внимание, тогда и остальной организм ответит благодарностью. Для отопления ног уходит много ресурсов. Требуется гнать горячую кровь на периферию, она пока дойдет, уже сильно остынет, это расходует много средств, которые не достаются другим частям. Исходя из этих наблюдений, становится понятным, что если мы хорошо утеплим ступни, то и вообще телу будет значительно теплей. И да, горячая бутылка хорошо для этого подходит, но если мы будем использовать еще и пуховые чуни, то достигнем феноменального результата. Носки сильно уступают в эффекте обогрева чуням. Весу тем чуням меньше 100 грамм, зато эффект как пушка. 

Чего я так внимательно уделяю вопросу отопления? Даже при легком температурном некомфорте вы не сможете полноценно выспаться, а значит восстановиться. Это будет копиться и при относительно длительном походе будет играть отвратительную роль внутреннего истощения, а оно нам нужно? И наоборот, если в спальнике вам тепло, комфортно, то жизнь расцветится такими красками, что поход будет в полную радость и счастье. Возможно моих слов не достаточно и все это требуется пройти лично, чтобы начать жизнь по моим советам, в этом случае желаю удачи и ночей похолодней!

Я топтался у костра, протягивая к нему то одну ногу, то другую. Вчерашняя береза горела неторопливо и уверенно. Ее мощь оказалась настолько несокрушимой, что она так и не прекратила своей деятельности от момент когда я ее поджег в 6ч45м и до 10 утра моего выхода. 

Температура поднималась медленно и палатка упорно отказывалась таять. Она стояла красивой, заиндевевшей елкой. Конденсат от моего дыхания мощным снежным пластом лег на полотно и так мерзко прилип, что как я ни сдирал его, он все равно умудрялся цепляться за жизнь. Почти обморозив руки, я отказался от дальнейших попыток и свернул все хозяйство в беспорядочную кучку и сунул в своей белый, холщовый мешок. Его большой объем вновь сыграл жизнеутверждающую роль. В который раз не пожалел что отказался от убогого, стандартного чехла. 

Как я ни старался быстрей собраться, но первый шаг вниз по реке я сделал только в десять утра ровно. Почти сразу уперевшись в прижим, без стонов полез по крутому склону. Он был крутоват, зато почти без преградителей растительного происхождения. 

Вскоре я был вскормлен вознаграждением - раздались виды. Замечательный Тиобут приоткрыл занавес в котором показались заслуживающие внимания картинки: местные сопки выглядывали из-за голов друг друга, большие плавные поля поймы расходились в горизонт, петляющая река и блестящие откосы. Я немного зачаровался, и медленно поднимаясь задом, впитывал в себя полотна великого Художника Природы. 

По верху вилась терраса с неровной поверхностью. Бугры были окутаны клоповкой, большая часть ягоды которой уже имела склизкий характер. Вскоре бамбук колоннами вышел со стороны склонов дальней сопки и почти вытеснил меня в срывающийся обрыв. Едва пройдя по краю, спустился по пологой в долину реки, еще раз взобрался на пологий откос и мне открылось, что до устья ручья Изумруд осталось метров 600. Да, я собирался покинуть Тиобут ради Изумруда. В целом я уже описывал маршрут в начале повествования, но не будет лишним напомнить. По Тиобуту так же можно выйти к людям, только там были знакомые места, а по Изумруду совсем новые, к тому же хотелось пройти в полноценное кольцо - от Синегорска до Синегорска. 

Удобно устроившись на травянистом, покатом склоне над рекой, я внимательно пялился на карту. В ней я нашел много развлекательного, особенно прямой путь в Изумруд. Если сойти прямиком здесь и пересечь речушку, подняться на другой берег и пойти по диагонали, то срежу путь  так, что мало ни покажется. Стоял лишь вопрос проницательности по диагонали. Судя по видимой части того, что я мог наблюдать со своего высокого насеста - все было в ажуре, и решение было принято. 

Главное было переметнуться через реку. Большим желанием являлось прохождение в сапогах и визуально такая надежда теплилась. Практический результат же дал отрицательный ответ и я вернулся обратно. Тапочкам глубина была не страшна и вскоре я терся о сухую траву противоположного берега. 

Путь по диагонали оказался простым и поэтому быстрым. Я перевалил небольшой косогор, что отделял Изумруд от Тиобута, чем сожрал 400 метров по прямой от устья. 

Изумруд принял так себе, по левую сторону плотно устроился бамбук и сдавать свои позиции он не собирался, зато другая принесла самое значительное открытие в этом походе. 

Сперва я шел по залегшей траве и ни о чем не подозревал. Сопка вплотную подходила к воде и склоны были круты, зато богаты. Зоркий глаз индейца сразу приметил характерный цвет листьев легендарной клоповки, и даже яркие огни ягоды видимо светились в органы зрения.

Поперек ручья лежала большая ива и на ней пришпилены вещи в виде всякой одежно-обувной всячины. Догадываюсь, что когда-то ива стояла, упав лишь не так давно, а под ней был небольшой лагерь, где дерево играло роль мебели для складирования принадлежностей. Действительно, в траве разглядываю мелкие детали подтверждающие мою теорию присутствия здесь людей. Начинаю подозревать местный ручей в наличии значительного объема клоповки, а тех, давних людей, в промышленном ее сборе, для чего они и основали табор. Хочется полазать по склонам, но в сапогах, которые уже угнездились на ногах, это делать проблемно и лениво. 

Без спешки, даже с удовольствием, неспеша бреду вверх по течению. Сапоги позволяют иметь сохранность замечательной сухости ног, поэтому я не подпрыгиваю как полоумный, чтобы не дать ногам стынуть и не бегу вперед сметая все на своем пути. 

Впереди становится светлей и положе, ручей предполагает расширение своих границ в пойме и я не знаю чего ждать от этого явления. Остается только идти в неизвестность. 

В этот день было все так же тепло, как и предыдущие, под двадцать тепла, поэтому неизвестность меня пугала так себе, ведь при себе палатка, спальник и я даже тиснул банку ветчины из зимовья, поэтому если даже меня ждут черные трудности, я всегда могу без шансов на провал переночевать и следовать далее своим путем. Правда было одно смутительное обстоятельство; на завтра передавали дождик, так что я имел в планах выбраться сегодня в Синегорск и уехать на белом парох... автобусе домой. Времени было вагон и мне казалось, что я успею. Пока путь не предполагал трудностей, ручей змеился по удобной местности, а для моего развлечения был пущен по склону клоповник, в самом лучшем смысле этого слова. Склон решительно наклонился ко мне и я затопал по нему в сапогах, чтобы наглядно удостовериться в наличии приличных полян с ягодой. Я возмущенно цокал языком, снимая  на фото пожухлую ягоду, ведь было ее так много и вся она пропадала, вместо того, чтобы перекочевать в мое ведро и выгодно продаться на рынках Сахалина. 

Путешествие совсем замедлилось, я цеплялся взглядом за "золотую" ягоду и это не давало развить ход, а тут еще и показалось большое, даже с претензией на обширность, поле долины ручья. Все было широко, открыто и почти без бамбука. Последний засел на правом, географически, берегу и оттуда бессильно шумел "крыльями", а я с бьющимся сердцем спешил на открытые луговины. Они не подвели; почти вся их поверхность была занята микро-кустиками клоповника. Ягода попадалась то часто, то очень часто, растекаясь красными озерками манящей добычи, которая уже успела ускользнуть в этом году. 

Поле уходило полого вверх по склону и по течению, чтобы застрять в бамбуке. Направившись к скоплению зеленого гада, я забросил туда рюкзак и пошел косить взглядом виды. Внизу по течению были видны сопочки обрамляющие Тиобут, на другом берегу Изумруда нараспев качались волны бамбука, а вокруг меня широкие поля клоповки, лишь за спиной подпирал вездесущий бамбучина. Зато вдоль границы с ним клоповка оставалась товаропригодной, плотной и похвалисто вкусной, как будто это не середина октября, а сентябрь. Плотная чешуя бамбука хранила ягоду от утренних морозов и дневного, палючего солнца, от чего она до сего дня не превратилась в кисель. Посбивав урожай в кустах, насытился витаминами и пошел в русло ручья вниз, этим я обходил стену бамбука. И буквально через пятьдесят метров бамбук вновь уступил место открытым пространствам, как я успел заметить из вод ручья. Быстро собрав ноги в руки, засеменил по короткому крутому склону наверх, в прерии пространства. 

Эти места уже с трудом можно было назвать открытыми полями, было немало куста голубики-черники, отдельных деревьев, кусков высокотравья и другой живности, и все же это были прелестные, чистые пространства, где клоповка находила весьма впечатляющие куски, на которых и королевствовала рассыпая бусины ягод так богато и щедро, что это даже подбешивало меня. 

Это были минуты торжества. Найти столь существенные запасы клоповки было событием и это стоило бы отпраздновать, если бы было чем и когда. Я ликовал и не быстро шел среди этого богатства. Солнце испускало свою лучистость и благостно позволяло мне не спешить. Прошерстив местность и убедившись в ее исключительной щедрости, я уставился на карту. Судя по ее мнению, это было наиболее узкое место между Изумрудом и ручьем к северу от него. То была часть моего плана, сшитого на коленке вчера, в таежной избушке, сойти с Изумруда, который не толерантно залезал куда-то слишком высоко и в сторону. 
Тот ручей принадлежал к кардинально иной системе рек - Светлой и Вишневой, впадающей тоже в Тиобут, но заметно ниже. Три года назад я бродил в тех местах, уже насыщенных дорогами бороздируемые джипами. Я же выбирал иной путь - в звенящие верховины Мицульского хребта. С этой стороны подъем был подозрительно пологим, а та сторона проваливалась вниз колодцем. Это был непознанный маршрут и поэтому мог составить мне трудность и непредвиденную ночевку. Надежду на благополучный исход давал поздний исход автобуса - аж в 21 50, такое счастье не могло бы присниться более нигде на периферии, только в Синегорске. 

Главную опасность мог представлять бамбук, больше ничего не могло встать передо мной заградительным огнем, и этого я боялся. 

Развернувшись резко на север, пошел в легкую сопку по чистому леску. Все это длилось очень коротко и вскоре я поплыл в бамбуке. Лихорадочно мотая головой, искал по сторонам пути почище и полегче. Старался жаться к деревьям, особенно к темнохвою. Береза почти не влияла на плотность и наглость бамбука, а вот ель с пихтой просто выжигали гада под сенью хвои. К счастью,  для бамбука, темные деревья редко пятнали собой склон, предоставляя березе главенствовать, конечно же сразу после бамбука.