А еще я понял, что цель то достигнута, и с первого шага обратно с вершины начинается обратный путь, далекий как песня ямщика. И как я это любил, не воспользуюсь проложенной дорогой, не пойду тем же путем, которым прибыл, а рвану ка без всякой логики по побережью. Все бы ничего, но там нет  дорог, а я не один, с другом, и он слабо знаком со скалолазанием. Выйдя из задумчивости, я вновь оглядел округу, поблагодарил Ямбуя и морских богов за хорошую погоду, а значит и видимость, и полез на спуск. Вскоре натолкнулся вновь на голубику, немного набрал на ужинный чай и буквально рухнул по склону вниз. Выбрал я не самую пологую часть горы, но налегке плевать, зато короче. Ломая кусты и подлесок скатился к подножию, прямо в сердце бывшей деревни. Еще с вершины я видел забытые с начала 80-х дома, и загорелся идеей побывать в них. Если говорить о комарах, они куда-то исчезли, видимо задолбались поджидать меня и где-то пока дрыхнут, чем я и воспользовался побродив по ветшающим домикам. Всегда странно понимать, что в них жили люди. Обычной жизнью, ходили на работу, спали, ругались, давали подзатыльники детям за невыученные уроки, а потом, буквально в одно утро, они снимались с насиженного жилья, и с ними уходила жизнь, какая-то история, пережитые эмоции, привязанность к этим местам. Прямо какими-то волнами я все это чувствовал внутри, и от этого было и зябко на душе и тревожно. 

Палатка верно ожидала, почти как преданный пес, разве только что не заскулила при виде меня, но тентом завиляла как хвостом, то ли от того, что соскучилась, то ли от проснувшегося ветра. 

Путь на вершину занял около трех часов, а вниз час, и поэтому у меня образовалась полудневка, которую я провел в полном и безмятежном безделье, чего и вам иногда желаю. 

Утром, часов в пять, как ливанул он, и впервые это не вызывало чувство озноба от ожидания соприкосновения с мокрой растительностью, ведь идти предстояло по морю, а оно и так мокрое, а с кустов вода не польется за отсутствием оных на пляжах. Дождь быстро выдохся в бессильном своем желании пробить тент палатки, и я сладко отдался сну до позднего утра. Выйдя без завтрака, я ожидал проделать этот церемониал на знакомой мне по прошлому году Первой Речке. Мы там ночевали. И я представлял сколько и куда нужно идти. Я до сих пор помню ощущение бессильной беспомощности, когда я почти зарывался в море подталкивая велосипед с левой стороны, чтобы не замочить хотя бы его, пытаясь избежать ястребиных атак комаров. Они охамели так, что даже море не было для них преградой. Ветер вновь превратился в бессильного импотента, как и вчерашним утром, и я пил чашу бессилья, в то время как комары пили мою кровь.

Я прошел с велосипедом каменные полуприжимы. Чуть больше двух километров нежно прижимал велосипед к телу. Камни топорщились не оставляя проезда, то ли ишо будет...знал я. На Первой Речке с трудом вживил жизнь в костер, после ночного дождя все отсырело. 

А потом помчался. Зарубка в памяти оставила яркое воспоминание что я много и ярко ехал. Вот так прямо садился на велосипед и мчался в пильвенскую даль. Длинные пляжи выдали мне такую возможность, ведь шел отлив. Это дало мне проскочить непроходы, о которые мы споткнулись о прошлый год, и оставить позади красивые кекуры. 

Лихо подкатив на извозчике к скальному массиву отделявшему эту часть света от Пильво, я наткнулся на группу людей, они гоняли подобие плота в заводи и пытались что-то поймать, то ли рыбу, то ли чилимов. Я с радостью присоединился к этому увлечению и мы познакомились, после чего они дружески пригласили разделить их общагу в Пильво. Это были, как ни странно, южно-сахалинцы. Они приехали сюда на море, несмотря на то что далеко, но какая-то романтика сдвинула их с насиженных мест и они целым косяком горожан двинулись на север. Сняли небольшой балок и теперь отчаянно отдыхали. 

Веселой гурьбой тронулись на воссоединение с жилищем. Они налегке, а я с рюкзаком на горбе, и велосипедом на шее, другие возможности исключались. Каменная гряда была на редкость вредной и труднопреодолимой для обремененного вещами человека. Но удивление заметило, что мне еще и приходилось поджидать моих новых друзей, настолько группы моих мышц успели натрудиться и преуспеть в преодолении трудностей. Ребята удивлялись этому и тоже мечтали стать такими накаченными. 

Жилье, в виде небольшого сарая, оказалось сразу за речкой, которую, несмотря на приличную глубину и скорость течения, разгоряченные мои сотоварищи бросились преодолевать то по пояс. то по грудь в воде, пришлось и мне закрыв глаза, ринуться в пучину. В виду непредсказуемости песчаного дна, изменчивости скорости течения, каких-то резких ям скрывающихся в небольшой мути, эта процедура навевала определенный страх. Но хотелось уже приголубить велосипед к стенке жилья и дать отдых натруженным органам. Что-то я устал к сегодняшнему вечеру. Да, чуть не забыл сказать о самом главном..комары исчезли как класс. Это было как чудо сотворенное на моих глазах, и некому было здесь воспользоваться им, чтобы завербовать меня в лоно какой-нибудь церкви.

Впервые с момента выезда мне предстояло ночевать вне палатки. А перед этим меня накормили, что было кстати, продукты в рюкзаке куда-то исчезли на 90 процентов. А потом стемнело, а мы сидели за столом в домике и долго играли в игру, которой я инфицировал приютивших меня людей. Это была старая, но добрая игра "Контакт". На мое удивление компания играла в нее яро и с азартом. И Женщины и даже ребенок. А это происходило не всегда, игра не отличалась ветреной безмозглостью. И не всеми коллективами принималась с таким дружным "Ура". И лежа на верхней полке этого большого купе, я засыпал с чувством удовлетворенно прожитого дня. 

Коротко о населенном пункте Пильво, вдруг найдутся те, кто не учил географию и где-то между 3 и 10 классами пропустил урок по Пильво. Это официально выселенная деревня. Ну устало правительство тратить деньги на поддержание дороги в расстояние 80 км до Смирных, и повелело пильвенцам выселяться. Разгромленная школа еще надеется на что-то закрытой своей дверью на большой замок, но внутри ее уже выпилили половые доски и разграбили кабинет химии. Оставшиеся человек 50 местных еще держат оборону, и даже самое дорогое не спешат вывозить за пределы поселка, пусть даже это древний "Запорожец", он тоже любит свою Родину не хуже людей. Здесь нет магазина, почты, но несколько лет держалась сотовая связь от МТС. В летнее время это место преображается. Сотни отдыхающих ломятся на местные пляжи. А они здесь великолепные. Песчаные, широкие. Море в августе и до середины сентября ласковое как плюшевый тюлень, потому что теплое. И, как мне удалось убедиться на собственном сне сегодня, даже процветает гостиничный бизнес. Не уверен сколько звезд присвоено этим хилтонам, но мне понравилось. А главное что? Правильно - чтобы клиент был удовлетворен. Единственное, но это уже конечно каприз, хотелось бы увидеть вывоз мусора, а то он всем селом накапливался совсем близко с нашими номерами, и видимо, эта куча еще станет горой. 

Чуть южней, на километр полтора, проходила граница, и Пильво был самым южным населенным пунктом Советского Сахалина до 1945 года. Так что поспешим, и перейдем незаконно границу между СССР и Японией. Даже название у мыса Пограничный, и любой образованный человек точно знает, что это есть 50 параллель. 

Недолго шла дорожка, в ямах и колдобинах, ну а вы что ждали? Я мягко подкатился к выходящему далеко морю мысу - Корсакова, или, как однообразно называют здесь все такие выпады земли сахалинской, Коврижка. И сразу столкнулся с двумя людьми. Главный их посыл был таков - никогда не встречали настоящих крутых путешественников, но сегодня это случилось. Мне показалось что мне польстили, но все равно было приятно, так меня еще никто не возвеличивал. Сразу за Коврижкой шел пляж, в конце которого стояла одинокая машина. Какие-то отшельники, парень с девушкой, разместились там табором. Хорошо что начинались камни, а то бы они еще дальше уехали захватывать территорию. С этого момента начинались неудобицы. Таким мягким словом я называю камни и валуны и для меня это было плохим знаком. Велосипед -  это хороший инструмент для быстрого передвижения, даже по морскому песку, при определенных условиях. И даже рыхлость его не доставляла сильного горя, слегка подталкивая алюминиевого, можно было добиться преприятнейшего продвижения вперед. Но с камнями, накиданными как белье неряшливой прачкой, друг на друга, такой репертуар был немыслимым. Методом подтягивания под мышку можно было пройти сотню другую метров, но, как бы я ни был хорошо накачан, это помогало слабо, мышцы отключались без переговоров со мной. Грубой фиксацией в разных положениях велосипеда на мне, удалось уяснить лучшую позу в этом поединке умов (моим и велосипеда). Заброс двумя руками велосипеда за спину, где частичной поддержкой выступал рюкзак. Если класть его чисто на шею, то приходилось низковато сгибаться, но надолго такого положения не хватало ни для нервов, ни для каких-то там мышц на спине. Ну не приспособлен я был к такому кривохождению. Поддержка рюкзака же позволяла выпрямиться практически до природной прямизны и тогда были довольны все. Это позволяло шагать долго, далеко и энергоэффективно. (Слава производителям Фелта - вес велосипеда всего 11 кг) Куда же я шел? В другую деревню на берегу моря - Бошняково, больше 40 км от Пильво. Это уже был полноценный деревенский пункт, с магазинами и душами. Там же была настоящая дорога ведущая в клоаку Сахалина - Южно-Сахалинск.

Но прежде чем достигнуть ее (его), были планы кое-что, кое-где посетить по пути. И ближайшей подобной целью была Амбецу. Единственное относительно крупное поселение, которое навечно осталось японским даже после 1945 года. Наши не стали селиться в нем, не было смысла, Пильво было под рукой. Так и осталось Амбецу само по себе. На пике могущества поселок насчитывал 3 тыс человек личного состава дружно рубившего уголек. По местным распадкам гниют недолговечные японские дома, ржавеют какие-то машины и оборудование, а прямо на пляже упрямо стоит против всех ветров и его величества Времени - кирпичное здание электростанции. Была она маломощной, едва вытягивала 100 КилоВаТТ,  но для непритязательных шахтеров этого было достаточно. 

Вот туда я стремился изо всех сил своих ног и накаченных шин. Спиногрыз сидел на спине, когда я обойдя каменистый мыс, вдруг лицезрел японское чудо сороковых годов. Ближе к дальнему углу залива стояла она. Коробка и труба, да, все верно, ошибку исключаем как полное недоразумение. Немного не доходя до стен станции, нашел заботливо сложенные кем-то японские артефакты. Бутылочки да баночки. Самую зелененькую с крышечкой я аккуратно положил в карман на память, и с тех пор она стоит напротив моих глаз всякий раз, когда я печатаю столь гениальные строки. 

Солнце активно подсвечивало мне станционное строение, чьи-то замечательные строки по поверхности облупленной штукатурки, лестницы и пролеты, дырявую крышу и воронье гнездо на ней. Внутри я пытался прочитать старояпонские надписи, но получилось разобрать только "насос" на одном из небольших фундаментов, где, по видимому, стоял какой-то насос. С логикой у меня все в порядке, как видите. Добротное было здание, есть хоть где погулять местным выпускникам средних школ. Радость за выпускников переполняла меня, все же умеют они проникновенно писать на стенах. 

И я пошел дальше. От самого Пильво и еще километров 25, места были не для путников с велосипедом. Многочисленные каменные прижимы, жидковатого вида песок на тех пляжах, где был песок, где-то крупная галька - и все это почти не давало возможности ехать на велосипеде. Периодически он мог зависнуть на моей натруженной шее на два километра, и я еще долго после этого потирал шею и мечтал о том, как отыграюсь на велосипеде, доведись только мне встретить дорогу. Но было, не поверите, интересно. Места эти отличались тем, что я в них не был, ни разу еще не входила моя нога в эти пенаты. Во всяком случае до половины расстояния, километров 20, прямо до реки Белкина. Просто однажды в мае она остановила наш безудержный бег к Пильво с Бошняков. Воды таявшего в горах снега предотвратили нашу переправу и развернулись нас обратно не сладенько хлебав. 

Места становились глуше, но деятельность человека все же была настолько назойлива, что никакая глушь уже не спасет. Вот тебе небольшой тоннельчик в скале, интересно, что такого можно было пропихивать в эту небольшую дырку? Может крохотные японские вагонетки? А вот более свежие следы человека. Где-то утонул корабль, но плот успел спастись, и теперь ему ничего не угрожает. Он лежал в пляжной траве и потихоньку исходил духом, да и аварийные пайки уже исчезли из под лавки. А вы когда-нибудь видели рельсы под те самые крохотули-вагонетки, которые японцы проталкивали в ту самую щель в скале? Тогда смотрите. Огромные их кипы лежат прямо на берегу зарастая ржавчиной и бродячим мусором. 

Уже давно оставил позади в хвосте электростанцию, загнул целую стопку мысов, а Китоуси все еще целеустремленно наблюдала за мной. Я сделал последнее фото мыльницей, и она уснула до самого дома. Батарейка умерла, а способов оживления я не захватил с собой. Теперь лишь выручал телефон, но редко, ведь еще чуть чуть и пойдут места где я уже был, а что там фотографировать? Но новые места тоже не стремились угодить мне чем-то особенным. Те же мысы, те же пляжи, и даже вода на вкус все так же солона. Да и ладно, лишь бы не было комаров. И нужно сказать вели они себя достопочтенно. С самого Пильво их как отрезало, и я об этом совершенно не сокрушался. Лягушка их забодай.

Где-то с этих пор началось домостроение. В устье каждой более менее уважающей саму себя речки стояли домики. Правда первый встреченный оказался заброшенным среди травы, а вот второй прямо замок. Больше средних подобных строений раза в два, а тут еще и время стукнуло под семь вечера, что и заставило меня второй раз подряд ночевать вне палатки. Стыд окрашивает мои щеки всякий раз, когда я вспоминаю ту ночевку. Зайдя в дом, и обнаружив в нем небольшую газовую плиту с запасом цанговых баллонов, меня уже никакой морковкой было не выманить из домика, только что за водой, но быстро, и я отдался распутству приготовления пищи не на костре, а на той самой плите. Поверьте, не я такой! А холодный туманный воздух, что резко накатил в наступивший вечер..Впрочем, гречневой каше с тушенкой было до китайского фонаря на огне какой породы ее пытали.